Избранное - Кира Алиевна Измайлова

Зацепился, наверно, когда я по кустам лазил… Да, точно, я тогда чуть половину кожи с черепа не содрал!

Судя по всему, на голове у меня творилось невесть что, так что я распутал ремешок, вытряхнул из волос (не особенно чистых, кстати; пойти, что ли, макнуться в ручей?) мусор, кое-как пригладил их пятерней и собрался снова связать в хвост, как вдруг почувствовал прикосновение к левому локтю.

Это оказалась Злата, выбравшаяся из убежища.

– Возьми, – сказала она тихо и протянула мне костяной гребешок. И где только прятала! – Как он служил мне, так пусть теперь служит тебе, и…

– Ну… – начал я, собираясь поблагодарить, и уже протянул руку, но тут же получил по пальцам.

– Не бери! – выкрикнула Эсси мне в лицо. Наверно, у меня был достаточно недоумевающий взгляд, чтобы она сочла нужным добавить: – Потом объясню!

– Не стоит, – сказал я Злате. – У меня на голове чего только нету, охота тебе какую-нибудь живность в косе заиметь? Нет? Ну и славно, иди вон к костру, там уже оленина готова, я отсюда запах чую…

Она отошла, то и дело оглядываясь, а я вопросительно уставился на Эсси.

– И что это было? Почему нельзя взять у кого-то гребень?

– Север, Север… – вздохнула она. – Впрочем, откуда тебе знать! А вот эта, – Эсси посмотрела вслед Злате, – кое-чего нахваталась, не могу не признать!

– Да объясни ты толком!

– Если ты принимаешь из рук благородной девушки ее гребень, ты признаешь себя ее вассалом, – мило улыбнулась она.

– Почему именно гребень? Отчего не зеркало, не платок, наконец? Чушь какая! – мотнул я головой.

– Обычай, – веско произнесла Эсси. – Он был древним еще во времена моей прабабки. Почему именно гребень, я толком не знаю. Слышала от старых служанок, мол, это потому, что у человека жизненная сила в волосах, вот отчего в старые времена их не стригли… Да и теперь, чем длиннее и гуще у женщины коса, тем она считается здоровее и… ну, ты понимаешь!

– У нас были похожие поверья, – кивнул я.

Да, точно. Женщины косы не подрезали, а если приходилось, то делали это с такими предосторожностями, что страшно становилось.

– То-то ты и сам такой лохматый! – поддела она. – Так вот, я не очень понимаю, как это связано, но мне няня рассказывала: свой гребень просто так никому давать нельзя. Он твой, он с твоей жизненной силой постоянно соприкасается, и если вдруг попадет в руки дурному человеку, тот сможет тебе навредить.

– А княжнам, значит, можно?

– Так ведь она особые слова сказала, ты не заметил разве? – удивилась Эсси. – Только она их переврала немножко. Нужно говорить «пусть этот гребень служит тебе, как мне служил», а когда человек его возьмет, закончить – «и как он служил мне, так и ты мне служи». Смысл, во всяком случае, именно такой. Понял теперь?

– Понял, – усмехнулся я. – Только я в это не верю. Думаешь, она сумела бы принудить меня повиноваться? Ерунда какая!

– Север, ты же смертознаю служил, – тихо сказал Эсси. – И ты называешь ерундой заговоры, которым сотни лет? Я не знаю, как это работает, но во всех сказках, во всех легендах попытавшийся преступить Слово жестоко за это расплачивается!

– Да не силен я в таких вещах, – мотнул я головой. – Ладно, не дуйся. Я тебе верю. Лучше уж вообще ничего у Златы брать не стану… Только не пойму, на кой ей слуга вроде меня?

– Так она боится.

– Меня?..

– Тебя, тебя. А больше всего того, что ты их с Золотом бросишь одних. И еще Хадрисс появился! Я бы тоже, наверно, испугалась, – подумав, добавила Эсси. – Только, по-моему, вот так поступать – недостойно княжны. Ты ведь в самом деле даже не представлял, на что соглашаешься!

– Я и сейчас не слишком представляю, – вздохнул я. – Пойдем к костру. Я слышу, там уже пиршество в разгаре. Как бы они назавтра животами маяться не начали…

– А ты?

– Что – я?

– Ты разве не хочешь есть?

– Не особенно, – ответил я уклончиво. – Пока обойдусь.

Эсси посмотрела на меня странно, но промолчала…

Хадрисс поступил совершенно правильно, пережарив все, что у него было. Часть слопали мои подопечные (Золот, по-моему, чуть ли не урчал, как молодой волчонок), но оставалось еще порядочно. Теперь сытые беглецы устраивались в шалашике, а Хадрисс задумчиво смотрел на мясо и чесал в бороде. Я тоже потрогал подбородок – щетины пока не было. Впрочем, борода у меня всегда росла плохо, как у большинства моих земляков.

– Вот думаю, – сказал он, – плохо, зелени совсем нет. Переложить бы листьями, я знаю кое-какие подходящие, дольше бы сберегли. А так все равно испортится.

– Ну, насколько-то хватит, – пожал я плечами и устроился рядом. – Пускай остынет…

– Ага. Только на ночь оставлять нельзя, непременно кто-нибудь стащит!

– Будто ты не учуешь.

– Будто я стану за какой-нибудь мелюзгой в темноте гоняться!

– Да не подойдет никто, – напомнил я. – Забыл?

– А-а, точно… – кивнул Хадрисс. Ему мое присутствие тоже было не особенно приятно, но, будучи в человеческой форме, он мог стерпеть неудобство. – Забыл. Ты смотри-ка, тучи разошлись!

Я посмотрел вверх. И правда, небо было совсем чистым, так, несколько облаков…

– Если повезет, то завтра, глядишь, и обсохнем, – сказал я. – Хадрисс, что ты чешешься все время? Блохи, что ли?

– Ожоги, – буркнул он. – Это сейчас ничего уже, а по первости чесались – никаких сил терпеть не было! Поверишь ли, грязью обмазывался болотной, она хорошо от зуда помогает…

– Извини, – произнес я, помолчав.

– Да чего там…

Так мы и сидели до самой темноты, говорили ни о чем. В шалашике похрапывал объевшийся Золот, а я то и дело ловил на себе взгляд Златы. В конце концов уснула и она, и я вздохнул с облегчением.

– Скорее бы от них отделаться, – озвучил я мысль, что вертелась у меня на языке со вчерашнего дня.

– Не любишь ты людей, Север, – фыркнул Хадрисс.

– Ты будто любишь.

– Так мне и не за что.

– А мне будто есть за что?

– Ты ж сам человек! – удивился он.

– Ну и?.. – пожал я плечами и поворошил угли в костре. Алые искры взлетали и пропадали в прозрачной лесной темноте. – Это, знаешь ли, еще не повод…

– Подобрал щенков, так, значит, ты за них теперь в ответе, – гнул свое Хадрисс.

– Ну уж нет! Сказал – за Фойрой расстаемся, дальше пусть сами барахтаются. Выплывут – молодцы, нет – туда им и дорога.

– Экий ты, – сокрушенно покачал он кудлатой головой. – А ведь в богов веришь… Вдруг тебе доброе дело зачтется? Так вроде у вас считают?

– Ага, – ответил я