Каньон Тираннозавра - Дуглас Престон

Послышался щелчок, Мэддокс взялся за дверную ручку, готовясь войти.

И вдруг замер. Где-то в доме хлопнула дверь. Кухонная, ведущая на задний двор. Послышался хруст шагов по гравию подъездной аллеи, шаги свернули за угол... Мэддокс пригнулся, сел на корточки, спрятавшись за кустом рядом с дверью патио, и сквозь листву увидел Салли, быстро идущую к гаражу. В руке у нее позвякивали ключи. Женщина скрылась в гараже, а через минуту взревел мотор и показался «интернэшнл скаут». Автомобиль выехал за ворота, взметнув тучу пыли.

Мэддоксом овладела бессильная ярость, смешанная с разочарованием и раздражением. Эта сучка даже не знает, до чего ей повезло. Теперь ему придется обыскивать дом без ее помощи.

Мэддокс подождал минут пять, пока уляжется пыль, потом встал, аккуратно открыл дверь патио, проник внутрь, закрыл дверь за собой. В доме было прохладно, пахло розами. Мэддокс овладел дыханием и взял себя в руки, сосредоточиваясь на предстоящих поисках.

Он начал с кухни, действуя проворно и методично. Прежде чем притронуться к какой-нибудь вещи, замечал, где она стоит или лежит, и потом возвращал ее точно на прежнее место. Если блокнота в доме нет, ни к чему волновать хозяев понапрасну. Если же блокнот здесь, то Мэддокс его найдет.

Доктор Айэн Корвус подошел к окну с видом на Центральный парк. В металлически блестевшей поверхности озера отражалось вечернее солнце. Взгляду доктора предстала лодка, медленно скользившая по воде: отец с сыном на прогулке, и тот и другой держат весло. Корвус смотрел, как весла погружаются в воду, и лодка неспешно пересекает озеро. Юный сын, казалось, еле справляется со своим веслом. В конце концов оно выскочило из уключины и, сорвавшись, поплыло прочь.

Отец поднялся, гневно замахал руками. Немая сцена, пантомима, разыгрывающаяся в отдалении.

Отец и сын... Корвуса слегка затошнило. Очаровательный маленький спектакль, напомнивший доктору о его собственном отце, который был одним из крупнейших английских биологов и до последнего времени сотрудничал с Британским музеем. К тридцати пяти годам – нынешний возраст самого Корвуса – отец уже состоял в Британской Академии, был лауреатом Криппеновской медали и значился в списке тех, кому королева намеревалась вручить по случаю дня рождения орден Британской империи. Корвус задрожал от застарелого гнева, вспомнив отцовское усатое лицо, покрытые сеточкой сосудов щеки, военную выправку, руку в старческих пятнах, неизменно сжимавшую бокал виски с содовой, и голос, изрекающий язвительные замечания. Старый паршивец отправился на тот свет десять лет назад в результате инсульта – грохнулся замертво, рассыпав кубики льда по старинному французскому ковру в их лондонском особняке. Корвус-младший, разумеется, унаследовал много всякой всячины, однако ни огромное наследство, ни имя не помогли ему получить должность в Британском музее, единственном месте, где он хотел работать.

И вот сейчас, в тридцать пять лет, Корвус до сих пор служил помощником смотрителя в отделе палеонтологии, вынужденный в ожидании постоянной штатной должности пресмыкаться перед руководством. Без нее Корвус был ученым лишь наполовину, а значит, каким-то неполноценным. Помощник смотрителя. Он почти чувствовал душок поражения, исходивший от этих слов. Корвус никогда не вписывался в работу того вечного двигателя, который представляла собой американская академическая среда. Доктор слишком выделялся на фоне прочих научных кадров – безликой серой массы. Корвус понимал, что он вспыльчив, язвителен и нетерпелив и не участвует в их играх. Его заявление о приеме на постоянную должность рассматривалось еще три года назад, но принятие окончательного решения отложили. Результаты палеонтологических исследований Корвуса в западном Китае, в долине Тунг-Нор, не помогли. В последние три года он развил бурную деятельность... и все зря. Пока что.

Корвус посмотрел на часы. Пора идти на эту проклятую встречу.

Кабинет доктора Кушмана Пиэла, президента музея, располагался в юго-западной башне; его окна выходили на музейный парк и выполненный в неоклассическом стиле фасад здания нью-йоркского Исторического общества. Секретарь Пиэла проводил Корвуса до двери и вполголоса объявил о его приходе. «Почему так выходит, – думал Корвус, в преддверии высочайшей аудиенции изображавший любезную улыбку, – что люди всегда говорят шепотом при королях и при кретинах?»

Пиэл вышел из-за стола, дабы поприветствовать доктора, твердо, по-мужски пожал ему руку, а другой похлопал по плечу – так обычно делают коммивояжеры. Затем президент усадил Корвуса в старинное кресло в стиле «шейкер» у отделанного мрамором камина. Там горел огонь, не то что в камине у Корвуса. Лишь удостоверившись, что гостю удобно, Пиэл сел, демонстрируя старосветскую обходительность. Грива седых волос, зачесанных назад, темно-серый костюм и неспешная старомодная манера говорить – Пиэл выглядел прирожденным директором музея. Все это показное, Корвус знал: за внешней утонченностью кроются изворотливость и нюх хорька.

– Айэн, как поживаете? – Пиэл откинулся на спинку кресла, сложил руки домиком.

– Прекрасно, спасибо, Кушман, – ответил Корвус, кладя ногу на ногу и расправляя стрелки на брюках.

– Чудно, чудно. Что вам предложить? Воды? Кофе? Хересу?

– Ничего, благодарю.

– Лично я позволяю себе стаканчик хересу в пять часов – в этом отношении я порочен.

Ну да, конечно. У Пиэла с супругой была разница в тридцать лет, жена обманывала его с молоденьким смотрителем археологического отдела, и если уж не порок выставлять себя стариком-рогоносцем, то жениться на женщине, которая моложе твоей собственной дочери, – порок, вне всякого сомнения.

Секретарь принес на серебряном подносе хрустальный стаканчик, наполненный янтарной жидкостью. Пиэл с изысканным видом отпил из стаканчика.

– "Грэмз тони" урожая шестьдесят первого года. Божественный нектар.

Корвус ждал, сохраняя вежливо-нейтральное выражение лица.

Пиэл поставил стакан.

– Я не буду ходить вокруг да около, Айэн. Как вы знаете, снова поднят вопрос о выделении вам постоянной штатной должности. Кафедра палеонтологии начнет обсуждение в первых числах следующего месяца, процедура известная.

– Естественно.

– И проходит она вторично, это вы тоже знаете. Кафедра выносит свою рекомендацию мне на рассмотрение. Формально последнее слово за мной, однако за десять лет моего президентства я ни разу не выступил против решения кафедры. Так же я намерен поступать и впредь. Мне неведомо, что решит кафедра относительно вас. Я не говорил на эту тему с ее сотрудниками, да и не собираюсь говорить. Но мне бы хотелось дать вам один совет.

– Всегда рад выслушать ваш совет, Кушман.

– Мы – сотрудники музея. Исследователи. К счастью, здесь у нас не университет, нам не нужно обучать толпу студентишек. Мы можем всецело посвятить себя исследованиям и публикациям. Следовательно, если публикаций недостаточно – это непростительно.