Кровные братья - Фридрих Незнанский

Как надо было понимать этот поздний звонок? Чего, собственно, хотел от него добиться его администратор? И этот отвратительный намек на особо доверительные отношения… Вот мерзавец!

…Новый главный администратор появился в коллективе несколькими месяцами раньше, чем туда в качестве главного дирижера и художественного руководителя пришел Юрий Владимирский. Конечно же симфонический оркестр, в смысле организации материальной базы, не столь сложный организм, как какой-нибудь, даже весьма второстепенный, драматический театр, с его декорациями, конструкциями и изощренными художническими придумками. И тем не менее поле деятельности для толкового администратора-снабженца открывалось самое широкое: от модернизированных пультов с надежными, а не гаснущими каждые полчаса лампочками, до удобных и специально обустроенных контейнеров, в которых перевозился в гастрольных поездках громоздкий инструментарий, от уютных и качественно оборудованных душевых до металлических шкафов-полусейфов, где можно было с достаточной гарантией безопасности хранить дорогостоящие музыкальные инструменты. Умело и грамотно организовывались гастроли оркестра: рейсы, которыми летел коллектив, выбирались самые удобные, если предстояли пересадки, то все стыковки были разумно просчитаны и осуществлялись с минимальными потерями времени, артисты всегда размещались в достойных и комфортабельных гостиницах.

Того, что когда-то по молодости ему довелось работать в органах КГБ, администратор никогда не скрывал, подчеркивая, что он не служил, а именно работал в каких-то хозяйственных структурах всесильного ведомства. Не делал он тайны и из того, что именно старые связи и знакомства помогали ему столь успешно функционировать сегодня на благо оркестра. Вообще-то это был, безусловно, незаурядный человек. Достаточно того, что, уйдя из ГБ, он не ограничился, как многие другие, эксплуатацией весомости уже снятых, но все равно значительных и могучих погон. Учился, защитил диссертацию. Владимирский, разумеется, не помнил, кандидатом какого именно «ведения» был его администратор. Но то, что он на самом деле являлся не пресловутым «искусствоведом в штатском», а действительно что-то там защитил, сомнению не подлежало. Впрочем, одно другого не исключало.

Несколько месяцев новый художественный руководитель и финансово-административное руководство работали, что называется, «душа в душу». Конфликт возник, когда на какой-то пачке финансовых документов потребовалась виза Владимирского. Вероятно, уверенный в себе администратор не предполагал, что главный дирижер — личность сугубо творческая — станет вчитываться в скучные финансовые цифири. А Владимирский вчитался. И ужаснулся. Не надо было обладать никакими специальными знаниями или быть дипломированным экспертом, чтобы понять: под прикрытием академической шапки уважаемого музыкального коллектива шло дикое и беспардонное разворовывание очень и очень существенных средств. Избежать в сложившихся обстоятельствах нелицеприятного разговора никак было нельзя.

К удивлению и изумлению Владимирского, администратор держался не только спокойно и уверенно, но даже, пожалуй, и нагловато.

— Юрий Васильевич, а как вы полагаете, все те, кто помогает мне улучшать условия жизни и творчества нашего коллектива, делают это «за спасибо»? Юрий Васильевич, мы же с вами не вчера родились!

— Только не надо рассказывать мне сказки! Суммы, уходящие в никуда, столь значительны, что на них разом можно было бы скупить всех снабженцев Москвы.

— Должен вас разочаровать: вы не знаете их истинных аппетитов.

— А мне кажется, что я очень хорошо почувствовал размах вашего аппетита. И приложу все усилия, чтобы соответствующие структуры доказали правомерность этого предчувствия.

Нет, администратор не то что там испугался или смутился. Как раз наоборот! Его профиль буквально бронзовел на глазах, в маслянистом и неуловимом взгляде появились пристальность и жесткость.

— И еще раз, Юрий Васильевич: мы с вами не дети. Мы люди солидного возраста. И за прожитые годы, накопив в своем жизненном багаже массу добродетельных поступков, мы, к сожалению, вынуждены признать: свершалось нами и нечто не столь благовидное.

— Это вы к чему? Я вас не понимаю.

— Поясню. Как бы вам понравилось, если бы достоянием широкой общественности стало то, что народный артист России, лауреат, дипломант и прочая-прочая-прочая Владимирский был в свое время осведомителем КГБ?

— Что-о-о?!

— Верю, что прискорбный факт своего сотрудничества с органами вы вычеркнули и из своей биографии, и из памяти. А между тем в моем сейфе лежит копия вашей информации о сионистской деятельности вашего соученика Геральда Райцера. С соответствующим адресом, числом и вашей подписью.

— Но это же было…

— Знаю, Юрий Васильевич, все знаю. Знаю, что в ГБ пришли к выводу, что пользы от сотрудничества с вами не будет никакой, и оставили вас в покое. Но документ тем не менее сохранился. Как вы считаете, Юрий Васильевич, в ваших ли интересах, чтобы он стал широко известен?

— Это… это… это грязный шантаж!

— Терпеть не могу это гнусное слово. Тем более что к определению наших взаимоотношений оно никоим образом не подходит.

— У нас нет и не может быть никаких взаимоотношений!

— И опять-таки вы ошибаетесь, Юрий Васильевич. У наших взаимоотношений очень добротная и надежная основа. В вашей власти потребовать изучения допущенных мной некоторых… м-м… ну, скажем так, финансовых вольностей, в моих руках — документ, сильно подвергающий сомнению вашу кристальную честность и неподкупность. Один — один. Итак?

Что делать в подобных обстоятельствах? Плевать в морду, бить по роже, пасовать?

Владимирский спасовал.

И отношения с администратором действительно установились на какой-то нейтральной отметке. Все требования и пожелания главного дирижера неукоснительно исполнялись, к советам и рекомендациям администратора Владимирский относился с серьезной и вдумчивой беспристрастностью, тема их напряженного, многолетней давности разговора никогда больше не поднималась. Единственное, от чего всегда стремился уклониться Юрий Васильевич, — подпись документов, подготовленных и составленных главным администратором.

И вдруг сегодня вновь возник мотив особой доверительности их сотрудничества. С чего бы это?

«Черт бы его побрал! Четвертый час ночи. А завтра концерт. И чего, собственно, добивается от меня этот прохиндей?»

Префект Центрального округа города Москвы Николай Ефремович Выхин отмечал свой пятьдесят девятый день рождения. Несмотря на то что дата эта никакая не круглая и даже, можно сказать, что-то колючее есть в ней, в этой дате, в этом «недоставании», «недотягивании» до ровных шестидесяти, так вот, несмотря на это, праздник был шумный и помпезный.

Конечно, префект Центрального округа — человек небедный, но все же вряд ли стал бы так выкладываться ради обычной, некруглой даты. К чему эти купеческие забавы? На торжестве настояли его новые друзья, «мальчики-бизнесменчики», как он их называл про себя, они же сами все организовали и оплатили, так сказать, «угостили» именинника, своего старшего друга Николая Ефремовича. Разумеется, новорожденный понимал, что красивый их жест не вполне бескорыстен, так же как и сама их дружба, что он, префект Выхин, нужен этим могуче набирающим обороты восходящим звездам отечественного бизнеса, которые так хотят стать крутыми олигархами. Но кому не приходилось идти на компромисс с собственной совестью? А ведь получать подарки и знаки внимания так приятно. К тому же ребята они были неплохие, эти самые Олег Лисицын и Толя Орликов, особенно последний, он как-то покультурнее, поинтеллигентнее, что ли. С ними приятно выпить-закусить, поговорить о том о сем. Опять же в баньку сходить, попариться, ну и так далее. Поэтому Выхин не пренебрегал дружбой «мальчиков-бизнесменчиков». Впрочем, «мальчики» они были уже довольно сомнительные: обоим основательно перевалило за сорок.