Непал. Винтажный роман - Александр Чумиков

– А «стечкин»? – спрашиваю.

– «Стечкин»? Конечно! Это очень хороший пистолет!

Постреляли из «стечкина». Дип аж с двух рук, как в кино – и опять на «отлично», я – на «троечку», но не позорно.

Дальше принц опустошил ещё несколько обойм из разных стволов, а потом выдвинул предложение, которое, как у нас говорят, «поражало своей новизной и оригинальностью» и от которого «невозможно отказаться». Да мы, разгорячённые, возбуждённые и проголодавшиеся, и не отказывались. Вскоре, в буквальном смысле сложив оружие, оказались в нужном месте с едой и выпивкой. На этот раз уже не в демократичном пабе, а в среднего уровня помпезности ресторане. Сюрпризом было то, что за столиком нас ожидала девушка.

– Познакомьтесь, это Деви, – представил девушку Дип, – она тоже студентка в Итоне…

А-а-а, да-да, на прошлой встрече он упоминал Деви, рассказывающую про Советский Союз. И теперь предстояло раскусывать очередную головоломку! Ведь Королевский колледж в Итоне предназначен для мальчиков – мы это точно знали. Видя наше замешательство, Дип, на этот раз вместе с Петером, снова взялись за наше просвещение.

Получилось, что насчёт «мальчикового» колледжа мы не ошибались, просто не предполагали, что порядки в колледже, конечно, строгие, но не настолько, чтобы лишать воспитанников общения с женским полом. Причём общение получалось довольно регулярным. Девочки приезжали в колледж из соседних, «девчачьих» школ, чтобы посмотреть праздничные представления. Они могли даже участвовать в театральных постановках или играть на концертах, а до этого – общаться с мальчиками на репетициях. Ну и, наконец, этот самый shot leave, когда проводить время вместе можно было без опеки и посторонних глаз. То есть варианты для знакомства с противоположным полом существовали, и молодые люди ими активно пользовались.

Деви обладала характерной индийской внешностью – ну, как принцесса из тамошних фильмов, которых я в детстве насмотрелся дай бог. Почему я говорю «индийской», а не «непальской»? Да потому что не мог отличить индийца от непальца – точно так же, как, скажем, для чернокожих людей все белые на одно лицо и наоборот. К тому же индийских женщин я видел и раньше, а непальских – нет.

Как можно тише и осторожнее обратился к Дипу:

– Ты – принц, а Деви похожа на принцессу.

– Она пока не принцесса. Деви – дочь знатного королевского министра. Но она обязательно станет принцессой. И королевой!

При взгляде на молодую пару становилось ясно, что отношения между ними глубокие и серьёзные, по крайне мере на данный момент. Дип нежно держал Деви за руку и ласково смотрел на неё. Тон и стиль речи принца изменились: раньше он говорил громко, отрывисто, агрессивно; весь облик его источал браваду. Теперь беседовал тихо и дружелюбно, а по отношению к Деви даже нежно. Таким образом, всё обходилось без боевых кличей гурков, кукри-ножей и экстремальных предложений. Но это до поры до времени.

После обеда принц достал коробочку – как нам показалось, с каким-то табаком и тонкими бумажками – и начал свертывать сигарету. Деви не осталась безучастной, она мягко останавливала Дипа, приговаривая: «Не надо. Пожалуйста, не надо!»

Я обратился незаметно к Петеру:

– Чего это она? Ну, захотел человек покурить.

– Это марихуана. Она не хочет, чтобы принц курил марихуану.

Дип все же закурил. Не знаю, что больше повлияло, курение травки или изрядное количество «Джэк Дэниэлс», но принц начал всё больше заводиться. Деви с сожалением наблюдала за его поведением, но не проявляла желания уйти. У нас же, напротив, возникла мысль побыстрее смотаться, и мы стали как можно спокойнее и вежливее раскланиваться. Но поскольку не знали, как доехать из ресторана до гостиницы, решили сидеть до обещанного Дипом автомобиля.

Пока дожидались, случилось ещё кое-что. Как это частенько происходит у многих людей в хмельном состоянии, Дип начал обзванивать и приглашать на обед, перераставший в вечеринку, друзей – у него уже тогда имелся телефон сотовой связи. Один дружок прибыл до нашего ухода, это был голландец по имени Петрус. Мы пошутили, что, мол, теперь не ошибемся: наш гид Петер, а голландец Петрус, так что как ни произнеси, а кто-нибудь да откликнется.

Дип и Петрус отошли в сторону и о чём-то шептались. Я видел, что Петрус вынул из кармана что-то похожее на таблетки, они положили их в рот и запили водой. От дальнейших наблюдений, которые могли закончиться, как я чувствовал, чем угодно, а для нас, чужестранцев, точно не полезным, избавил подоспевший автомобиль.

Но и прощаясь, принц не унимался:

– Ты запомнил, что непальские гурки – лучшие воины?! Они умеют всё. Ты умеешь стоять на руках?

– Конечно, нет. А ты, да-да, я знаю, великолепно умеешь это делать. Не надо показывать, пожалуйста, я и так верю.

– Да, я могу! И покажу, чтобы вы не сомневались!

Дип, несмотря на явные признаки опьянения, легко встал на руки. Я бы, пожалуй, тоже смог, только если б удалось опереться ногами о стену рядом. Тем не менее, подумав, благоразумно воздержался: наши с принцем алкогольные кондиции, а вместе с ними и «стремления к подвигам» не совпадали. Не хватало только чего-нибудь сломать! Я наблюдал, выражая лицом восторг, и хлопал в ладоши. А принц лишь распалялся:

– А ты умеешь стоять на одной руке? – Дип в самом деле оторвал от земли правую руку и не упал. – А ты можешь удержаться вот так? – Принц перевел опирающуюся о пол ладонь в состояние кулака. Постояв несколько секунд на кулаке, Дип ловко встал на ноги. – Командир непобедимой армии гурков должен уметь всё, что умеют они. И даже больше.

Jay Mahakali, aayoo Gurkhali!..

Уже покинув Великобританию и вернувшись в СССР, мы узнали, что кронпринц Дип в соответствии с непальскими традициями официально объявлен божественным и священным. Вскоре отец, король Бир, забрал Дипа в Непал и сделал его главнокомандующим вооружёнными силами страны.

В промежутке между СССРовским и постсоветским временем на шоу-небосклоне восходила звезда Маши Распутиной. Яркая, белокурая, с достойными женскими формами и ошеломляющим голосом, певица масштабно покоряла разновозрастные аудитории страны, где внезапно стало мало хлеба, но много зрелищ. Среди самых популярных песен Маши значилась «Отпустите меня в Гималаи». И уж так она туда просилась – отпустите, и всё тут, сил нет!

Казалось бы, мне-то что? Пусть хоть на Северный полюс просится! Художественное, так сказать, самовыражение. Но песня почему-то залегла в глубине сознания, а когда я впервые попал в Гималаи и странствовал там целый месяц, песня почему-то стала проситься наружу, то и дело звучала в ушах. И я подумал, что, наверное, неспроста певица исполнила эту песню; видно, надоели пейзажи социалистической равнины; возможно, искренне верила, что в иных, гималайских краях существует взаправдашняя нирвана. Эх, Маша, Маша, – вздохнул я, заклеивая пластырем кровавый мозоль на ноге и сдирая с обожжённых солнцем ушей «панцирную» кожу. И решил написать ей письмо.