Мужик и камень - Анна Александровская

сделалось как-то не по себе, лицо его вмиг приняло

мучнисто белый оттенок, неприязненно закололо в боку. Задавать

вопросов больше не хотелось.

Елена подошла к патефону и выключила его. Тут же, от

тишины, наполнившей комнату, у Филолета Степановича заложило

уши. Впервые беззвучие было таким кричащим и язвительным.

– Ну, что вы, что вы?! – спросила, наконец, женщина после

затяжного молчания. Она глубоко вздохнула и посмотрела в окно. –

Ну, зачем вы так долго меня допрашивали? Ведь никому, в самом

деле, это не было нужно, – она взволнованно расправляла складки

на занавеске. – Но, по крайней мере, вам теперь объясняется мой

переезд. В вашем городе я потому, что мне хотелось бежать, бежать

куда глаза глядят, и я не могла больше оставаться там. Мне были

ненавистны люди, что меня окружали, нестерпимы старые

декорации, все напоминало о нем. Но уехав, я осознала, что от себя

не убежишь. И все мои воспоминания инкогнито сложилась в мой

чемодан, и переехали со мной. И тогда мне понадобился тот, кто бы

помог мне развеять их, с кем я могла пустить эти воспоминания по

ветру. Так просто, рассказать и пустить их по ветру, чтобы они

никогда больше не тревожили меня. Тогда и встретились вы, и

помогли. Если бы вы только знали, как вы мне помогли. Я

буквально висела на волоске… – женщина подсела к Гомозову и

обняла его, тот даже не шелохнулся. После некоторого молчания,

Елена заговорила вновь: – Ну, что вы?! Что вы?! Впервые я вижу

вас таким хмурым. Простите, я, наверное, слишком вас расстроила

финалом всей этой истории. Поймите, я не хотела. Я не хотела вам

этого говорить… Я хотела рассказать все, кроме этого.

– Все в порядке, – с усилием над собой проговорил Гомозов. –

То, что вы рассказали, это вполне естественные вещи. Даже более,

чем естественные. Слишком естественные.

– Вы знаете, с того времени прошло около двух лет. Это не

малый срок, уверяю, но он и не настолько велик, чтобы забыть.

Пора бы оставить труху из старых пододеяльников, и начать жить

по-новому. Ведь жизнь продолжается, и нельзя спускать ее за

бесценок. Нет ничего более стоящего в этом мире, чем жизнь.

Теперь я запомнила это наверняка. Жизнь, настоящая жизнь, а все

остальное – после.

– Это все я… – грустно выговорил Филолет Степанович. –

Это я задавал слишком много вопросов.

– Не вините себя. Это просто любопытство. А я, я на вас не

обижаюсь, что вы напомнили мне своими допросами то, что я так

старалась забыть. Вы ведь помогли мне, вам прощается все. И

простите меня, что сказала о таком грустном завершении.

– Ничего, все в порядке, – Филолет Степанович махнул рукой,

на нем все еще не было лица.

– Может, вам воды? – тревожилась Елена. – Вам нехорошо! Я

ведь вижу, что вам нездоровиться. Я принесу воды?

– Да, можно, – ответил Гомозов, и женщина вскочила и

побежала на кухню

– Нет, нет… Постойте, – вдруг окликнул ее мужчина.

– Что-то еще? – Елена остановилась и беспокойно заглянула в

комнату.

– Не надо воды, – безэмоционально проговорил Филолет

Степанович и неожиданно улыбнулся. – Давайте-ка лучше еще кофе

с творожными пончиками.

Елена засмеялась, обрадованная тем, что обстановка

развеивается, и поспешила в кухню.

Они попили кофе, поговорили еще с часок, с другой, и Гомозов

стал собираться домой.

Филолет Степанович стоял уже на пороге, прощался, как его

вдруг осенило. Он внимательно посмотрел на Елену и взгляд его

испуганно соскочил. Тогда он уставился на носы своих зимних

ботинок и, стыдясь, тихо, почти с просьбой, выговорил:

– А вы заходите. Вы все равно заходите ко мне.

– Хорошо, буду, – одобрительно кивнула женщина. Она вновь

ласково обняла Филолета Степановича и щекотливо шепнула в ухо:

– Спасибо вам большое, что вы сегодня навестили меня!

– Заходите, заходите и вы… – нерешительно повторил

Гомозов, и теперь только повернулся к выходу, готовясь уходить.

– Зайду. Обязательно зайду! – с опозданием донеслось ему в

след.

Гомозов неторопливо шагал в сторону дома. Вначале он шел

не спеша, но вскоре мороз, пробравшись к самой коже, напомнил о

себе и заставил его прибавить шаг.

На мосту было тихо. Только проезжавшие раз от разу машины

тревожили ночное безмолвие. А если и случалась возможность

повстречать заблудших людей в эту звездную ночь, то они

попадались Гомозову в одиночестве по тропинке через обледенелую

реку. Этаким путем он сейчас переходил к городу, напрямую к

трамвайной остановке. Хорошо, что еще можно сократить дорогу

на пятнадцать, а то и двадцать минут, думал он, а то, обходя по

высокому длинному мосту, совсем околеешь.

Спустя полчаса Филолет Степанович был дома. На душе у

него вьюжило похлеще, чем за окном, в голове расхлябанно

хлопало сквозняками. С ним творилось что-то из ряда вон

выходящее. Временами его охватывал необъяснимый озноб, но

стоило только натянуть кофту, как тут же бросало в жар. Он жмурил

глаза и прижимал ладони к ушам, пытаясь избавиться от странной

несвойственной ему радости, напускавшейся на мозг, и

заставлявшей извилины изворачиваться подобно дождевым червям,

выброшенным на поверхность сырой земли. Но вдруг все менялось,

так же неожиданно, как и возникало, и мысли трезвели. Гомозов

начинал себя ругать за излишнюю сентиментальность и

слабохарактерность, сверлил претензиями свое сознание, бил себя

по щекам, и все бранил за слабость противостоять своим же

собственным чувствам. Так продолжалось до тех пор, пока

Филолета Степановича не сморил сон. Измученная мыслями голова

запустила аварийную функцию, и анестезия усталого сна

расползлась по всему болезненному телу. Благо это лекарство имеет

безусловное неукротимое действие.

***

Прошло около пяти дней, но женщина так и не явилась к

Гомозову. Тогда он сам направился к ней. Снова. Только собраться

на этот раз было проще, куда проще, нежели раньше. После работы

сел на нужный трамвай и вышел на остановке возле реки. Делов-

то… Оставалось пересечь реку по проторенной до самого льда

тропе, а там до общежития – рукой подать.

Однако, не успел Гомозов приблизится к дому Елены, его

охватило сомнение в правильности данного поступка. Сомнение

было настолько очевидным, что он вдруг остановился, будто дорога

оказалась перекрытой, развернулся и быстро зашагал в обратную

сторону.

– Эй, прынц! Прынц! Куда же ты?! – вдруг послышалось

позади Филолета Степановича. Он обернулся. То кричала женщина,

соседка Елены, высунувшая физиономию в форточку и уже

успевшая заприметить шагающего Гомозова. – Стой же! Ты куда?!

Куда же ты?! – страдальчески вопрошала несчастная – Когда же ты,

наконец, меня заберешь?! Прынц! Эй, прынц! Постой!

Услышав этот, уже знакомый голос, Филолет Степанович

сплюнул в сторону, выругнулся себе