Мужик и камень - Анна Александровская

что любила.

– Так в чем же дело? Чего же вы еще от нее хотели?

– Одного. Хотел, чтобы она оставила меня в покое.

– Выходит, вы ее не любили.

Филолет Степанович отвернулся, показав свою неохоту к

данной теме, Елена уловила это и перевела разговор.

– Вы знаете, мне тоже очень нравится музыка, но для меня

никто никогда не играл. Не играл даже тот, про кого я вам так много

рассказывала. Хотя, мне было известно, что он превосходно играет.

– Чем же закончилась вся эта ваша история? – наконец

заговорил Филолет Степанович. – Какой же был финал?

– Ничего сверхъестественного, – женщина ухмыльнулась, –

все сказки рано или поздно заканчиваются, и заканчиваются всегда.

Это обязательное их условие. Иного не дано.

– Увиливаете. Похоже, мне не суждено узнать развязки. Но и

незачем. Я и так догадываюсь. Только бы хотел послушать, как вы

сами это изложите, признаете свою легкомысленную оплошность,

так доверяться людям. Это известный исход. Теперь я знаю вашу

историю, но вы так и не выговорили свои сожаления. Но знаю, что

вы сожалеете.

– Нет, – коротко и смело прервала Елена. – Ошибаетесь.

– Ну как же, – неверующе процедил Филолет Степанович. –

Спорить не буду. Это ваше дело. Никто не любит признавать свои

промахи. Ну, да ладно, оставим это. Все равно не дождусь от вас

честности, да и никто к этому не принуждает. Но, как же вы

вещали, он был почти идеалом. Таким талантливым, и

обаятельным, и понимающим, и умным. Ну, что там еще, всегда

боялся вас огорчить, задеть хоть словом, хоть отсутствием

внимания. Хе-хе… Прям вершина человечности и благородия! Так

и где же теперь он? Где он? Так неужели, неужели он вас и оставил?

Оставил, этот, ваш? – Гомозов причмокнул от удовольствия, видя

какой эффект производили его слова на Елену. Она поникла и

задумалась. Филолет Степанович продолжал: – И все-таки он

оставил вас? Да? Скажите! Оставил?! Или же…вашего

достойнейшего увели?!

Обиженным взглядом Елена кольнула своего собеседника.

– Да, увели, – она горько усмехалась, глядя прямо в лицо

Гомозову, от этого Филолет Степанович покоробился. Женщина тут

же перевела взгляд в сторону, на патефон и тихо заговорила: – Я вас

не узнаю. Это не вы. Вы раньше никогда так не отзывались. В вас

не было этой насмешки. Нет, нет, я не верю, это не вы. Вы сейчас

изображаете кого-то другого, но не себя. Вы не такой, я точно знаю,

что вы не такой!

– Я такой, – сухо ответил Гомозов. – Раньше я просто не хотел

высказать вам мое субъективное мнение. А теперь вижу, судя по

вашей реакции, оно и вправду тут незачем.

– Что же? Почему? – взгляд Елены скользнул на Гомозова. –

Почему же вы молчали и не высказывались раньше? Молчали и все

только слушали и слушали, когда мне так хотелось узнать о вас,

хоть чуть-чуть. Хоть чуточку ваших, пусть и насмешливых, мыслей.

Хоть чуточку о вас и о вашей жизни. Но нет. Вы все молчите.

– Поймите, у нас с вами слишком разные мнения, касательно

одного предмета, и столь разные, что я не хотел вас…

– Обидеть?.. – тихо перебила Елена.

– Тьфу ты! Бог с вами! – вступился Филолет Степанович. –

Нет же!

– Тогда какие еще есть объяснения?

– Не знаю. Вы просто показались мне такой слабой. И я не

хотел, я не хотел…

– Так я и знала, у вас нет других объяснений. Только вот не

понимаю, почему вы сейчас стали таким безжалостным?

Добиваетесь услышать от меня сожаления и раскаяния? Хотите

знать, как мне было больно, страшно?

Гомозов уже не желал признавать своего вопроса, хотя именно

это он и хотел услышать, как доказательство пагубных последствий

любви. Но эти вопросы из уст Елены звучали слишком уж грубо и

прямо.

– Так вот, что я вам скажу! – не дожидаясь собеседника,

продолжала женщина с еле заметной нарастающей интонацией: – Я

никогда не буду сожалеть об ушедшей любви, ведь то, что я

испытала, я испытала всем нутром, всем своим сердцем, а по-

другому это чувство не дается, по-другому – оно уже не оно. Но,

предполагаю, в одном вы, все же, не ошиблись, мое представление

об этом чувстве сейчас сводится только к единственному

определению – «подлое», и только. Оно обмануло меня. Обмануло!

И, вместо положенной радости, что обещало, вознаградило только

страданием, жалобами и бессонными ночами.

– Наконец-то! – отрывисто воскликнул Филолет Степанович. –

А вот так-то я и считаю! Итог всегда один – никакого счастья,

только лишние беспокойства! Вы без сомнения правы! – глаза

Гомозова сверкали. – Как говорится, месяц в цветах, годы в слезах.

И все сами виноваты, некого винить! Вот так всегда, стоит только

поддержать это чувство, и оно, впоследствии, сыграет с тобой злую

шутку, в самый неожиданный момент.

– Так оно и вышло. – тихо проговорила Елена.

– О, поверьте, это неоднократно повторяющийся сюжет! Я рад,

что вы сами до этого добрались, пусть путем проб и ошибок, но,

все же, дошли до сути, на вас снизошла верная мысль! – Филолету

Степановичу сделалось необычайно хорошо, на короткое мгновение

он почувствовал себя счастливее и возвышеннее всех людей на

свете. Наконец, в этом мире хоть кто-то начинал его понимать.

Теперь ему куда более была любопытна история Елены. Эта

история интересовала его как удачный пример к тому, как люди

перевоспитываются на своих ошибках, учатся, а после обходят

стороной разбросанные грабли, более не наступая на них. К тому

же он ощущал, что вот-вот докопается до чего-то невероятного,

интересного, будто какое-то чрезвычайное открытие ожидало его.

Он позволял себе задавать больше вопросов, и ощущал тайное

сближение с Еленой, незнание ее недавней жизни мучило его.

– Вы знаете, вся эта история… она много для меня значит, –

уже без охоты говорила женщина. – Я не хочу ее ворошить.

– Как знаете, – махнул рукой Филолет Степанович. – Только

всю душу растравили. Рассказали обо всем, но утаили главное.

– Нет, я вам рассказала главное, – отвечала Елена. – А о

финале, вы сами говорили, что догадались.

– Да. Но это только догадки, а я хочу знать, как было на самом

деле.

– Вам незачем знать.

– Скрываете?

– Скрываю, – без уверток ответила Елена. – То, что было уже

в прошлом. Остались только воспоминания. И сейчас они уже

развеиваются, медленно, но меркнут в моей памяти, не скрою, что

на это и вы повлияли.

– Хм… – продолжал Гомозов на своей волне. – Любопытно,

любопытно… Это ей Богу, очень любопытно. А вы не хотите

говорить. Тогда пойдем догадками.

– Оставьте догадки, – непринужденно ответила женщина. –

Нечего тут рассказывать.

Однако Филолет Степанович не отступал:

– Вы подтвердили, что вашего избранника увели? Так ведь?