Королевский выкуп. Последний рубеж - Шэрон Кей Пенман

Мариам, и разговор перешел на другие темы. Но позже, лежа в постели рядом с матерью, Джоанна не могла уснуть, осаждаемая постыдными воспоминаниями, от которых ее щеки пылали жарким румянцем. В ушах у нее гремели ее же собственные насмешки над Раймундом за то, что он оставил нежеланную жену; нападки за его отказ сразу признаться в уходе Беатрисы в монастырь. Ему не хотелось этого говорить, потому что монастырь был катарский. С какой радостью его враги использовали бы это против него! И в ту ночь в саду в Бордо она тоже была ему врагом, винила за неудачный брак и даже за то, что он плохой отец для своей дочери. Теперь в ее ушах раздался голос Раймунда. «Ты всегда так скора на суд?» – спрашивал он. Тогда Джоанна даже не стала бы отрицать. Сегодня она поступила бы иначе, да вот только опоздала. Опоздала уже почти на целый год.* * *

Ребенком Джоанна провела несколько лет в Пуатье с девушками, помолвленными с ее братьями: Констанцией, герцогиней Бретонской, и Алисой Французской. Поскольку обе были старше нее, они так и не стали подругами, тем не менее Джоанну удивило холодное приветствие Констанции, когда та прибыла в Кан, пока она не вспомнила, что герцогиня не переносит всех Анжуйцев за исключением Жоффруа. Встреча Констанции с Алиенорой прошла холодно – Джоанна пошутила потом, что они рисковали что-нибудь себе отморозить. Хотя она находилась далеко и не слышала разговора, но подумала, что аудиенция герцогини у Ричарда была нисколько не теплее. Джоанна знала, что он не любил вдову брата: его недоверие коренилось в двух вторжениях Жоффруа в Аквитанию. Но не понимала причин такой враждебности со стороны Алиеноры. А спросив, получила резкий ответ.

– Потому что она лила яд Джеффри в уши, – сказала ее мать, глядя на герцогиню Бретонскую. – Делала все, чтобы отдалить его от семьи и подтолкнуть к союзу с французским королем. А если бы не тот проклятый союз, Жоффруа никогда бы не принял участия в турнире.

Джоанна могла бы согласиться, что Хэл был податливым, как воск, но насколько могла припомнить, Жоффруа ни принадлежал к тем, кто поддается чужому влиянию, даже своей жены. Посмотрев на мать, она решила, что Алиеноре нужно назначить кого-то виновным в гибели сына, и враждебность Констанции делает из нее естественную мишень. Однако Джоанна промолчала, наблюдая, как Констанция делает скупой реверанс и уходит с помоста, задержавшись перед уходом лишь для того, чтобы неохотно поприветствовать мужа, графа Честера. Похоже, Честера встреча с женой обрадовала не больше, чем ее, и Джоанна пожалела их обоих, скованных освященным браком, как два вола, запряженных в плуг.

Когда Ричард позже присоединился к сестре и матери, Джоанна спросила, зачем Констанция приехала в Кан, раз не ищет расположения короля.

– Она хотела узнать, когда ее дочь должна отправиться в Австрию, – ответил он. – И не слишком обрадовалась, услышав, что Леопольд ожидает Энору в Вене к октябрю. Я сказал ей, что пошлю Анну к Эноре в Руан, чтобы они поближе познакомились друг с другом, но это все, что я могу сделать.

Джоанна хотела было возразить, поскольку знала, что Анна будет недовольна. Но секунду поразмыслив, поняла, что обе девушки только выиграют от этого. По крайней мере, они не будут совсем чужими, когда им придется отправиться в свадебное путешествие, нежеланное ни для одной из них.

Оглядевшись, чтобы посмотреть, не подслушивает ли их кто-нибудь, Ричард признался Джоанне и Алиеноре, что не собирается исполнять это условие Вормского пакта.

– Я ничего не сказал Констанции или Анне, так как не хотел давать им ложную надежду. Но думаю, есть большой шанс, что эти браки не состоятся. Мне сообщили, что папа послал Леопольду строгое предупреждение, потребовав освободить моих заложников и вернуть его часть выкупа, в противном случае пригрозил наложить на Австрию интердикт.

Уголки рта Ричарда опустились: эта неожиданная поддержка со стороны папы казалась ему слишком незначительной и слишком запоздалой. Где был Целестин, когда Ричард в цепях томился в темнице Трифельса?

– Я предупреждал Леопольда, что ему придется расплачиваться за долги Генриха, – с горечью сказал король. – Но он меня не слушал.

На мгновение Ричард вновь перенесся в Дюрнштейн и слышал, как Леопольд напыщенно заявляет, что они больше не вольны в собственной судьбе. Что же, если есть справедливость в Божьем мире, тот день станет одним из самых неприятных воспоминаний в жизни Леопольда.

* * *

Джон понимал, что сделал единственный разумный выбор. Как бы ни страшился он встречи с братом, Дюран прав: пресмыкаться ради короны имеет больше смысла, чем вымаливать крошки со стола Филиппа. И определенно добрым предвестием было то, что спустя несколько дней после принятого им решения принц получил тайное письмо от матери, побуждающее его встретиться с Ричардом в Лизье. Но приехав в город и дожидаясь брата, Джон все сильнее сомневался в правильности предпринятого шага. Что, если Ричард не простит? Вдруг заставит его испытать на своей шкуре, каково сидеть в темнице? Что, если письмо матери – уловка? Почему он решил довериться ей? Он видел Алиенору в деле и знал, что ее методы не назовешь ни материнскими, ни милосердными.

Его уверенность поколебалась сразу по приезде в Лизье. Хозяин, архидьякон Джон из Алансона, бывший вице-канцлер Ричарда, принял его прохладно и, провожая в солар на верхнем этаже, взбесил Джона, заметив, что гостю нет нужды волноваться.

– Король будет добрее к тебе, чем ты отнесся бы к нему, – сказал он.

Теперь Джону ничего не оставалось, кроме как ждать и пытаться удержать в узде свое слишком живое воображение. Внезапный шум снаружи заставил его подбежать к окну. Принц осторожно открыл ставни и посмотрел на переполох во дворе, неизменно возвещавший о прибытии короля. Отойдя от окна, он попытался успокоить нервы вином из запасов архидьякона, неотрывно глядя на дверь.

Когда та наконец отворилась, Джон вопреки своим стараниям сжался. На пороге стояла мать. Лицо ее было бесстрастным, но в ледяных янтарных глазах он зрел каждый свой грех, читал обвинение и приговор, но не находил ни намека на прощение.

– Мама, – промолвил он. Гордость заставляла его не отводить взгляд.

Алиенора позволила закрыть за собой дверь, но осталась стоять, где была. Все оказалось тяжелее, чем представлялось.