Королевский выкуп. Последний рубеж - Шэрон Кей Пенман

она гордилась тем, что замужем за таким прославленным полководцем, спасителем Священного города. Как ей казалось, он тоже был доволен своей юной супругой, и Беренгария верила, что, вернувшись домой, они заживут более предсказуемой жизнью, и ей больше не нужно будет бояться стать вдовой прежде, чем настоящей женой. Дома она сможет принимать его гостей, раздавать милостыню, выслушивать прошения, управлять королевским домом и исполнить главный долг королевы: рожать детей.

Это единственная змея в ее Эдеме: неспособность забеременеть. С обычной для нее откровенностью Джоанна напомнила ей, что в разгар войны у нее выдавалось не так много возможностей разделить ложе с Ричардом, и испанка сама прекрасно это знала. Ричард не упрекал ее. Напротив, когда однажды ее истечения настолько запоздали, что в ней затеплилась надежда, король сказал, что безопаснее не забеременеть, пока они не покинут Святую землю, и напомнил, что эта страна не слишком подходит для младенцев, женщин и детей, вообще для любого человека, не родившегося и не выросшего здесь.

Даже не забеременев так быстро, как ей хотелось, Беренгария не потеряла уверенности, что все случится в Богом назначенное время. Однако к концу пребывания в Утремере ее довольство новой жизнью и браком пошатнулось. Ее потрясла неудача Ричарда при взятии Иерусалима. Беренгарии не приходило в голову сомневаться в его опыте военачальника, и когда он сказал, что это было невозможно, она смирилась. Однако горевала не меньше, чем его солдаты, и испытала горькое разочарование, когда король отклонил предложение Саладина посетить иерусалимские святыни. Когда он, наконец, признался ей, что не считает себя вправе увидеть их, не исполнив свой обет, Беренгария преисполнилась гордости, что муж не принял от неверных того, чего не смог получить с Божьего благословения. Но все равно, она втайне плакала по Священному городу, который не увидит никто из них.

Возможно ли, что он ощутил ее разочарование? Почувствовал, что она винит его за неудачу в освобождении Иерусалима? Но тогда, конечно же, он сказал бы что-нибудь? Или нет? Беренгария начала задаваться вопросом, насколько хорошо знает своего мужа. Находясь почти при смерти в Яффе, он не послал за ней, и это вызывало сомнения, которые она не только не хотела взвешивать, но даже отказывалась признавать их существование. Она смогла убедить себя, что он держал ее в стороне, чтобы не подвергать опасности. Теперь его решение представало с более неприятной стороны. Как часто Ричард доверялся ей? Искал ли иной близости, кроме плотской? Да, они связаны священными узами брака, но по большей части остаются незнакомцами, делящими постель.

Так или иначе, но ни одно из этих безрадостных предположений не объясняло, почему муж вдруг решил держать ее на расстоянии. Джоанна права, они расстались в хороших отношениях. Так что же встало между ними? Если она ничем не оскорбила супруга, почему же он откладывает их воссоединение?

Кроме того, Беренгарии было одиноко: Джоанна еще не вернулась, прислав весточку, что на некоторое время задержится в аббатстве Фонтевро. Беренгария не обижалась, что золовка проведет некоторое время с матерью, но очень скучала по Джоанне, ведь в последние три года они виделись ежедневно. В начале июня к ней неожиданно нагрянул брат Санчо. Он разорял земли мятежников Жоффруа де Рансона и графа Ангулемского и сейчас направлялся на север, чтобы вместе с Ричардом осадить замок Лош. Беренгария пришла в восторг. Санчо привез долгожданные новости из дома, рассказы о ее сестрах Констанце и Бланке и весточку от младшего брата Фернандо, который написал, что при дворе императора с ним обращаются хорошо.

Но даже нежданный визит Санчо оказался палкой о двух концах. По его мнению, сестра давно должна была быть в Англии с мужем, и хоть и старался не подавать вида, был сбит с толку тем, что она еще не виделась с Ричардом. Беренгария была достаточно унижена тем, что свита знала о ее положении, но то, что теперь о нем узнала семья, ужасало намного сильнее. Однако худшее ждало впереди. Санчо отвечал уклончиво всякий раз, как только речь заходила про отца, и в конце концов признался, что Санчо-старший болен. Отец всегда отличался хорошим здоровьем, но ему исполнилось шестьдесят два – возраст, когда мужчины становятся подвержены всевозможным опасным хворям. Когда брат отправился в Лош, Беренгария передала с ним письмо для Ричарда, такое же скупое и лаконичное, как и любое из писем мужа, а затем проводила бесконечные часы, молясь о выздоровлении отца и стараясь не думать об отсутствующем супруге.

* * *

Зная, как наверняка несчастна теперь Беренгария, Джоанна чувствовала себя немного виноватой, что так надолго задержалась в Фонтевро. Но когда Алиенора получила письмо от внучки, графини Першской, Джоанна снова отложила отъезд, поскольку очень хотела увидеться с Рихенцей. Молодая женщина совсем не походила на свою мать, старшую сестру Джоанны, так как она уродилась чернявой, в отца, но обладала не меньшей красотой и обаянием, чем мать, и они с Джоанной сразу друг другу понравились. Рихенца, как и ее братья Вильгельм и Отто, выросла при английском королевском дворе. С Алиенорой и Ричардом ее соединяла тесная дружеская связь, что стало теперь для Рихенцы причиной большой печали.

Она сконфуженно объясняла Алиеноре и Джоанне, что у ее супруга просто не оставалось выбора. Не подчинившись призыву французского короля, он мог потерять все свои земли во Франции. Будь воля Рихенцы, она бы на это пошла, поскольку любила дядю, но так же сильно она любила и мужа, и юного сына. Так или иначе, решение принимала не она, а Жофре. Теперь, когда Ричард вернулся, Жофре опасался за свое будущее, и потому, когда Рихенца предложила навестить свою бабушку, охотно с ней согласился. Муж надеялся, что Рихенца сумеет объяснить своей анжуйской родне почему он бросил английского короля, однако без особого оптимизма, поскольку слышал одну из строф песни, сочиненной Ричардом в немецком плену, весьма популярной среди трубадуров и труверов:

Мои друзья, которых я любил и все еще люблю,

Властители из Перша и Кайе,

Я отвергаю недоказанные слухи —

Я вас не предавал!

Навечно запятнает вас

Позора недостойного печать,

Коль руку вы поднимете на пленника,

Сокрытого во тьме.