Право выжившего - Сергей Зверев

– Открывай, мы тут кучу дерьма привезли, – сказал Матрос охраннику из «Брасса».

Охранник сдвинул засов и распахнул ворота. «Волга» въехала в освещенный круглыми фонарями, отбрасывающими желтый свет, дворик и остановилась на бетонной площадке рядом с синим «Мерседесом» – машиной Гвоздя. Пахан согласился на нее, войдя во вкус хорошей жизни. Водил он ее сам, припомнив, что когда-то имел права водителя второго класса.

Матрос распахнул дверцу «Волги», за плечо вытащил Соболева и пинком толкнул его к застекленной веранде.

Пленника провели в комнату. В кресле сидел незнакомый ему мужчина. Соболев понял – это и есть хозяин. Внешность его немножко успокоила механика: уж очень какой-то домашний – невысокий, полноватый, с залысинами, чем-то похож на Горбачева. Одет в спортивные брюки и длинный халат, на коленях полосатый, блаженно урчащий котище. Трудно представить, что этот человек может сделать что-то плохое.

Если бы Соболев слышал раньше о Гвозде, вряд ли эта встреча успокоила бы его.

Матрос еще раз наградил Соболева пинком, снял наручники, грубо сорвал с губ пластырь.

– Где взял синие «Жигули»? – без вступления, глядя прямо в глаза, спросил Гвоздь.

– По случаю достались, – легкомысленно усмехнулся Соболев, вращая затекшими кистями рук.

Гвоздь встал, бережно, чтобы не потревожить, положил кота на диван. Спокойно подошел к пленнику, молча поднял стул и ударил им. Удар пришелся по плечу и руке. Соболев отлетел на несколько шагов и скорчился от боли.

– Где взял машину? – как ни в чем не бывало снова спросил Гвоздь.

– Увел на улице… Правда, увел.

– Куда «порошок» дел?

– Чего? Какой такой «порошок»?

– Героин. В машине был мой героин. Если ты думаешь, что он может быть твой, то ошибаешься, – нахмурился Гвоздь…

Пленника отвели в подземный гараж, заваленный ящиками, канистрами, в углу стоял металлический стол с верстаком.

Опять щелкнули наручники. Матрос и Киборг принялись за «обработку». Соболев свалился на пол, вскрикивая от ударов. Киборг бил молча. Матрос же подогревал себя ругательствами.

Съежившись на полу, Соболев прикрывал голову руками и чувствовал, как тяжелые башмаки разносят в кровь губу, впиваются в тело. «Убьют», – мелькнуло в голове. Он старался не кричать громко, понимая, что за крик достанется еще больше.

Сильные руки подняли его с пола, кинули на скрипящий стул. Соболев всхлипнул. Слезы душили его.

– Слюни не разводи, тухлятина! – крикнул Матрос и ударил еще раз ногой в бок. Соболев старался сдерживаться, но слезы все равно текли по щекам. Здесь эти слезы ни у кого не могли вызвать даже тени жалости.

– Излагай, – приказал Гвоздь. – Четко, ясно, по порядку. За каждое лживое слово я у тебя отрежу по пальцу. Годится?

То, как буднично произнес это Гвоздь, почему-то убедило Соболева в правдивости обещания гораздо лучше, чем крики, вопли, избиения.

Шмыгнув носом, забитым кровью, Соболев проглотил соленый сгусток. Он уже понял, что выкручиваться бесполезно.

– Пришили азербуда. Не хотели его убивать, он на нас сам кинулся. Но «порошка» никакого в глаза не видал. Он мне даром не нужен!

Гвоздь, стоявший у маленького низкого окошка, задумчиво сказал Матросу:

– По-моему, не врет. Где же этот черный тогда товар схоронил?

– У него баба здесь. Серафима. В прошлый раз, когда был, он ей звонил. Номер ее у него в записной книжке. Красивая такая записная книжка. Этот фраер любил красивые вещи. Эй, Кардан, где записная книжка?

– Кажется, Севка взял, – заискивающе произнес Соболев, радуясь, что его больше не бьют, он начал надеяться на благоприятный исход. В конце концов, что он особенного сделал? Ну, пришили черного? С кем не бывает? Где это видано, чтобы за черных славяне славян изводили?

Он назвал адреса Севы и Гулиева, и Киборг записал их на бумажку. По лицу Матроса прошла нервная судорога. Он подошел к пленнику и прошипел:

– Из-за такой сучары, как ты…

На этот раз бил он яростно, не обращая внимания, куда приходятся удары, лишь бы бить побольнее. Перед глазами Соболева поплыли красные круги. В голове пронеслось: рано радовался, из этой переделки не выбраться. И мелькнула обжигающая мысль: а что чувствовал в свой последний миг парень, которого они убили? Неожиданно нахлынуло раскаяние, ощущение неизгладимой вины за отнятую жизнь.

– Хватит, Матрос, – щелкнул пальцами Гвоздь, будто отгоняя сторожевую собаку. Но собака эта была бешеная.

– Падла, – Матрос на секунду замер, кивнул, напоследок размахнулся и со всей силы ударил механика кулаком в грудь.

Соболев отлетел на несколько шагов, ноги его заплелись, и он, споткнувшись, полетел на пол. При падении головой ударился об острый угол верстака… Умер он сразу.

Сева вздрогнул от стука в окно.

– Вот придурок, – прошептал он.

В стекло комнаты скреблась швабра.

– Стекло разобьешь! – крикнул Сева, открывая дверь и выходя на балкон.

– Я к-кричу, а т-ты не слышишь, – сосед Лобзик, стоявший на своей половине балкона, заикался. Представлял он собой жалкое зрелище – худой, в чем только жизнь держится, бледный. Но, как писали его приятели на стене в подъезде, «тяжела жизнь наркомана».

– Тебе чего?

– Д-дай уксусу.

– Зачем?

– Н-надо.

– Опять что-то варишь?

– Оп-пять.

Сева принес с кухни стаканчик с уксусом.

– Эт-та, спасибо. Сева, завтра зах-ходи. У меня р-ре-бята будут. Девочки. Сам п-по-нимаешь.

– Понимаю. Как-нибудь зайду.

Лобзику было восемнадцать. С тринадцати он нюхал дихлофос. С четырнадцати – курил анашу. С пятнадцати сел на иглу и употреблял «винт». У него постоянно собирались наркоманские тусовки. Сева как-то раз был там. Ему вкатили в вену несколько кубиков темной жидкости, после чего он чуть не умер. И сообразил больше этим не заниматься.

– Иди поешь, – крикнула мать с кухни.

– Не хочу. Потом.

– Иди. Потом не буду кормить.

Как раз выдался промежуток между «Сестрами по крови» и индийским фильмом. Полгода назад на трикотажной фабрике, где много лет трудилась мать, работников отправили в бессрочный отпуск. Теперь мать смотрела большинство сериалов, которые шли по телевизору, покупала газету «Звезды телесериалов», стала относиться ко всему окружающему гораздо спокойнее, чем раньше. Иногда в гости приходили ее сестры или подруги, и они могли часами обсуждать героев – латиноамериканцев и русских, так что создавалось впечатление, будто они сплетничают о собственных родственниках. Севу это раздражало. Он совершенно не понимал, как люди смотрят такую чушь, когда дома есть видеомагнитофон, по которому можно в пятый раз насладиться новыми «Звездными войнами» или старым «Властелином колец».