Домик окнами в сад. Повести и рассказы - Андрей Александрович Коннов

нас, конечно же, появились. Но режим работы сложный: дежурить сутки, через двое… Объекты непростые: стройки, автозаправки, склады, завод, магазины. Молодые, бывает, стонут… Сон в ночное время, не предусмотрен. Отпуска – тоже. Только за свой счёт… У меня – в том числе! Вы оцените свои возможности, Роман Георгиевич.

Гусев снова вздохнул. Горестно и безнадёжно.

– Да-да! Я понимаю вас! А попроще объекта, никакого нет? – с отчаянием и надеждой, одновременно, спросил он.

– Был один… Музыкальный колледж. Но они отказались от наших услуг – решили, что дороговато…

Гусев посидел немного, молча, поджав губы, словно оцепенев. Затем тяжело поднялся со стула со словами:

– Ну, что же! Простите, что отнял у вас время. Всего доброго, – и, сразу как-то ссутулившись, сникнув, побрёл к выходу.

У Соколова отчего-то защемило сердце, когда он провожал взглядом этого пожилого человека, выброшенного с руководящей должности – просто на улицу. И не нужного никому, кроме своих родных.

– Роман Георгиевич, – окликнул он, – вы координаты свои оставьте мне. Знаете, как бывает? Сегодня пусто – завтра густо. Вдруг опять, какой-нибудь лёгкий объект появится. Я сразу вам сообщу…

– Да-да! Спасибо, молодой человек, – повернулся посветлевший лицом Гусев, – запишите мой домашний телефончик, и мобильный – на всякий случай. Будем надеяться… До свидания.

Соколов и сам был уже не очень молод. Сорок шесть лет для мужчины, конечно же, достаточно солидный возраст, но и самый расцвет – тоже. Когда есть ещё жизненная энергия, но, так же, имеются и жизненный, и деловой опыт, помогающие успешно действовать, уверенность в себе и в будущем. Он руководил ЧОПом десять лет, оставив службу в милиции на пике карьеры, из-за неприлично низкой зарплаты в 90-х годах. Хозяином и учредителем охранного предприятия Соколов не являлся, но создавал его непосредственно сам, и сделал одним из лучших и прибыльных в их городе. Оклад, хозяин – депутат областной думы и предприниматель, установил ему очень хороший, плюсом набегали проценты за новые объекты, найденные Соколовым, и взятые ЧОПом под охрану. В общем, дела шли прекрасно, хозяин был доволен, и сам директор – тоже.

Месяца через два ЧОП взял под охрану административный корпус местного университета. Соколов сразу же, помня своё обещание, позвонил Гусеву. Ему ответил женский голос:

– Роман Георгиевич не может говорить. У него обширный инфаркт. А вы, по какому поводу звоните?

– По поводу работы, – грустно сообщил Соколов, – я ему обещал подыскать. И вот, нашёл… До свидания. Здоровья ему, – и положил трубку.

Жизнь текла своим чередом. Ещё года три – четыре всё шло прекрасно, Соколов неплохо зарабатывал, даже помогал своей замужней дочери, которая родила и находилась в декретном отпуске. Подчинённые уважали его за справедливость и, в тоже время, побаивались за крутой нрав. А сам он настолько вжился в роль некоего вершителя судеб, что стал чувствовать себя, даже, этаким князьком по отношению к сотрудникам. Хотя палку, всё же, старался не перегибать, и самодурства не допускать. Просто требовал дисциплины, порядка, совершенно справедливо полагая – без этого охранный бизнес немыслим, не выдержит конкуренции. Поэтому, увольнял, карал, миловал, руководствуясь не столько принципами объективности, сколько целесообразности и пользы для дела. В будничной рутине он иногда, почему-то, вспоминал беднягу Гусева, каждый раз говоря сам себе: «Выбросили человека, как собаку, которая отслужила свой срок! И даже до пенсии досидеть – места не нашли. Не дай Бог такого никому!»

Прошло ещё время и конкуренты потеснили некогда самый успешный ЧОП на рынке охранных услуг. Заработки упали, люди начали разбегаться. Хозяин всё чаще проявлял недовольство – доходы от предприятия падали, да и его основное дело, тоже не приносило уже той прибыли, что раньше. В конце концов, он продал «Панкратион 2000» каким-то молодым, но ушлым ребятам из другого города, чтобы поправить свои денежные делишки.

Для Соколова это стало большим потрясением! Во-первых, всё произошло за его спиной, почти тайно. Во-вторых, почти двадцать лет работы, авторитет, положение, заработок – всё летело к чёрту. Со стороны хозяина это было предательство – так рассуждал директор. Сильнейший удар по его самолюбию нанесли новые владельцы, которые беспардонной гурьбой ввалились, однажды, в уютный, обжитой кабинет Соколова и сунули ему под нос приказ об увольнении по соглашению сторон. Тот подписал не читая.

– Сколько дней надо, чтобы освободить кабинет? – развязно спросил один из пришедших.

– До вечера освобожу, – буркнул Соколов, стараясь говорить спокойно и унять нервную дрожь в теле.

Домой он ехал, чувствуя себя оплёванным, с невыразимой тяжестью на душе. На заднем сиденье машины лежала сумка с его немногочисленными пожитками. Ему заплатили пять окладов, и договорились о том, что он оставляет новому директору всю документацию и все наработки и связи, созданные годами. За это, новые хозяева отказывались от инвентаризации, проверив только наличие оружия, боеприпасов к нему и исправность сигнализации в оружейной комнате, и тревожной сигнализации по всем объектам. До шестидесяти Соколову оставалось четыре года…

Сделав над собой невероятное душевное усилие, переломив гордыню, он стал на учёт на бирже труда, и не выходил из дома почти две недели. Не мог себя заставить, не хотел никого видеть. А перед глазами постоянно мелькал образ Романа Георгиевича. Его манера держаться: с достоинством свергнутого короля, потухшие глаза, горестные вздохи, печальный голос: «Полгорода знакомых – и никто не помог…».

Вежливо – равнодушные сотрудницы центра занятости, в основном фиксировали его приходы и, изредка, давали направления в организации, которые совершенно не нуждались в пожилом человеке, не имеющим ни финансового, ни технического образования. Множество знакомых начальников, больших и не очень, обещавших поначалу помочь с работой, теперь – только разводили руками, или просто просили перезвонить попозже, а потом и совсем не отвечали на звонки. А время текло неумолимо, месяц за месяцем. Деньги таяли быстро – сказывалась привычка к безбедной жизни, и взять их теперь было неоткуда. В душе поселились безнадёжность, отчаяние и страх остаться совершенно без средств. Соколов тоскливо и бесцельно бродил по знакомым с детства городским улицам, в голове путались обрывки мыслей, а одна из них – найти работу, стала невыносимой, навязчивой. Тяжестью висела на душе неопределенность бытия, а всё тело сковывала, какая-то болезненная вялость, никогда прежде не испытываемая. Ноги налились тяжестью и еле-еле двигались. Он думал о новой работе постоянно, даже просыпаясь по ночам, но выхода для себя не видел. Увы, возраст давал о себе знать, и Соколов с горечью осознавал: он на многое уже не способен: силы не те.

В одно из посещений уже опостылевшей биржи труда, где ему внезапно предложили место вахтёра