Оп Олооп - Хуан Филлой

— А эти болезненные краски: розовато-лиловый, красный и серый? И дрожащий бледно-желтый закат?

— Из-за нас. Мы запятнали непорочность.

— А теперь еще и эта отливающая медью слабость? И этот воздух, покрывающийся патиной ночи, что берет нас в плен, овеществляя, загоняя в мертвенный скелет.

— Из-за нас. Мы не должны были сбиваться с пути, позволять чувствам заходить на территорию плоти. Такое часто случается. Любовь — это погружение в реку, а не выход реки из берегов. Те, кто бродит по пустыне любви, ковыляя и умирая от жажды, очувствляются, не доходя до оазиса.

— Я…

— Да. Ты и я. В пустыне любви оазис — это секс. Колодец, цветок, змея. Колодец, в котором сознание погружается в подсознательное. Цветок, который растет из хаоса и крепко цепляется за камни. Змея, обвившаяся вокруг груды инстинкта, поднимающая голову над гладью бытия.

— Бежим отсюда. Отыщем место, где царит мораль.

— Это невозможно. Мы не можем двинуться с места. Мы должны вернуть себе ключ.

Если лопнет звено,

боль по цепи ударит…

— Значит, мы застряли в этой удушающей галлюцинации…

— Реальности.

— …Исполненной ужаса?

— Разумеется: мы согрешили. Окружающая нас неизбежность определенно указывает на это.

— О если бы я могла хотя бы притупить свои чувства!

— Напротив, они только обострятся. Мы — жадные зеркала. Мы увидим всё, но не дойдем до победного конца, чтобы увидеть самих себя. Боль зеркала в блестящей слепоте невозможности узреть свое отражение. Не проткни меня, дорогая!

— Эта больная листва, источающая зловонные миазмы с отвратительной трупной ноткой.

— Твои руки — это лианы или клубок гадюк?

— Не знаю. Не стони. Дай мне присесть. Видишь, вон там стоит блестящее металлическое кресло из труб.

— Отойди от него! Скорее! Оно все покрыто мерзкой капающей с него слизью каких-то личинок! А обрамляющие его листья — уши больных проказой слонов! В сторону.

— Хорошо, только не кусай меня.

— Я и не думал. Это крокодилы, пожирающие тени. Взгляни на них. Окружающий их мир наполнен первобытными ужасами. Будь осторожна! Ты видишь лишь личины. Избегай плодов этих квелых растений. Это ростки загробного мира, творение пирующих демонов. Не поддавайся искушениям. Из этого фонтана льется не вода, а жидкая каустическая сода. Сквозь трещины стен и пола из оникса просачиваются светящиеся фосфором чудовища, растущие вверх и вширь и накладывающиеся друг на друга в потной тяжести воздуха. Мы должны искать спасения в невинной вере, приведшей нас сюда. Вновь обрести ключ света от нашего собственного лабиринта. В противном случае мы погибли.

— Как же тяжело! Я отдала бы все, чтобы выбраться из этих страшных зарослей! Чтобы вернуться на ту тропинку средь клематисов и барвинка, ведущую к мосткам, соединяющим нормальность с Божественной благодатью!

— Отдать все значит не отдать ничего. Лишь отдавая себя, ты добьешься цели. Наш эгоизм разрушил идиллию грусти и самопожертвования. Мы пригвоздили нашу волю к сиюминутности желания. В этом наша вина. Нам недостало героической честности чистой любви, способной отказаться от самой себя.

— Тс-с! Я слышу смех… Множество смеющихся голосов…

— Смех?

— Да, вон там… вон те… Смотри, смотри!

— А-а-а-а! Ну конечно. Я знаком с ними… Порочность, щекочущая бесстыдство. Разумеется, они смеются безо всякого повода. Смеются над «горячим» любовником Ландрю, развеивающим пепел своих возлюбленных, сожженных в ювелирной печи. Смеются над Генрихом VIII, перебирающим своих упокоенных супруг: Екатерину Арагонскую, Анну Болейн, Екатерину Говард, Анну Киевскую… Они смеются над ними, державшими в руках