Оп Олооп - Хуан Филлой

врожденную способность к любви и искавшими истину секса в смерти, в прахе. Безумцы!

— Кто они?

— Неудачники: Казанова и мадам Бовари, Лукреция Борджиа и Вертер, Франциск Ассизский и Нана, королева Швеции Кристина и Распутин, Рудольф Валентино и Тереза Авильская…

— А эта боязливая и ехидная гиена подле изящной статуи?

— Это не статуя. Это единственная верная супруга Хосрова II. Оставшиеся четырнадцать покоятся в шумном злословии, там же, где погребены три тысячи жен Рамы V, перси которых всегда иссушены вампирами, а лоно истерзано инкубами с изумрудными фаллосами. Гиена же — это Лепорелло. Знаешь, кто он такой? Мой коллега. Статистик Дона Жуана, что каталогизировал его похождения и вел счет победам. Он поет. Хочешь услышать арию, что сочинил ему Моцарт? Он перечислит тебе, как донье Эльвире, число любовниц, оставленных Доном Жуаном:

640 итальянок

100 француженок

91 турчанка

231 немка

1003 испанки

— Нет, нет. Мне достаточно твоих цифр. Прошу тебя, давай оставим это схлопывающееся и раздувающееся место. Меня нервируют царящие здесь порывы сапфизма и лишений, извращенности и язвительности.

— Выход там же, где и вход. Мы подобны вывернутым наизнанку перчаткам. Все в нас сейчас наизнанку. Казнь неизбежна. Я знаю это. Я не смог миновать ее в другие разы, когда, укутавшись в покровы сна, бродил по этим волшебным землям.

— Я вижу там просвет, пойдем.

— Это лживый свет… Лачуга из неотесанного холода, ставшая пристанищем Декарта, после того как он замерз в любви Елизаветы Богемской. Он коварный, язвительный и уклончивый перевозчик. Рядом с ним нельзя позволять себе сомнений. Его указания ведут только в тупики. Я знаю нужное нам ущелье. Тропа, отмеченная приапическими столбиками. Вот она. Если тебя гложет стыд, обуздай его. Стоит женщине покраснеть, и она пропала, ее краснота будет воспринята как жажда прелюбодеяния и плотских наслаждений. Ее возьмут в полон бесчисленные силы, чтобы овладеть ею бессчетное число раз. Будь равнодушна. Соберись, и наш путь не продлится долго.

— Я боюсь упасть в обморок. Я отрешилась от полового стыда, но меня гнетет эта тяжелая кошмарная реальность. Она кажется мне фаллической кристаллизацией всех женских страстей.

— И более того, куда более… Но хватит разговоров. Будь сильной. Этот полк эрегированных пенисов развеет наваждение и колдовство. Поприветствуй его бравого капитана, чья способность противостоять сглазу и злым чарам вошла в легенды. А вот там, приготовься, стоит дом Осириса, полный картин и амулетов в форме восставшего пениса. Воздух наполнен оргазмом. Чувствуешь удушающий запах нардового масла?

— Да.

— Это реки семени, что берут начало из его колодца, оплодотворяя бесплодные пустыни мира.

— Я больше не могу… Я задыхаюсь…

— Держись, Франциска! В этом уголке можно отдохнуть. Взгляни на культ Шивы. Танец, каждое движение в котором исполнено желания. Ритуал, напитанный святым бесстыдством. Это символы!

— Я снова дышу. Но эти мутные вихри! Это небо, от которого волосы встают дыбом! Я задыхалась от тревоги и страха, лишавшего меня разума.

— Небо не меняется. Меняемся мы. Его раскрашивают наши пороки, наши мысли, наши миазмы. Нам следует укрыться щитом непорочной веры, связывающей наши души, управляющей ими, и отринуть иные намерения. Небо всегда представляет собой перевернутую чашу, под которой, словно в ловушке, находимся мы. Единственным спасением будет пройти сквозь стекло, растворившись в лучах света.

— В лучах света! Что могут сделать два лучика света средь этих болезненно исковерканных мест?

— Пролить свет на наш внутренний лабиринт. Мы выйдем из самих себя. И ключом из света откроем дверь к золотистым пляжам, где отдыхают живительные силы равновесия и добродетели.

— Так поспешим же. Ты слишком говорливый толмач. Не теряй времени.

— Не терять времени… Разве ты не видишь, что время подстраивается, ужимаясь и разрастаясь, чтобы угодить нашим желаниям? Любовь — это семя, оплодотворяющее вечность. Важно думать о том, что делает нас вечными: о нашей любви. Нужно любить!

— Нужно любить!