Жнец и его тень - J. R. Crow

тумаков в детстве и отрочестве он натерпелся от товарищей по играм — не сосчитать. За то, что волос чёрен, что глаза «нездешние», что отродье ведьминское... Дети куда злей, чем взрослые — те разве что «ордынцем» обзовут, когда нужно задеть побольнее, да посплетничают за спиной. Помнится, покуда бабушка жива была, Велеслав изводил её вопросами, а как научиться чародейству разному — чтобы всех обидчиков наказать. Бахира ласково гладила его по непослушным кудрям и неизменно отвечала:

— Мать моя шаманкой была, то правда. С духами степей говорила, ветрами повелевала. А мне, помимо красоты колдовской, ничего от неё не досталось. И нечему, внучек, мне тебя учить.

Уж неясно, правду говорила, аль утаила чего, но вот чем-чем, а красотой щедро поделилась. Неказистый отрок вырос, расцвёл, как цветок в пустыне. Оглянуться не успел, как стал девичьи улыбки замечать да взгляды из-под ресниц ловить. Но только помнил Велеслав, как эти же самые уста, что теперь манили сладкими обещаниями, не столь давно будто ядом плевались змеиным. Да так ни одной и не ответил взаимностью.

Часовой на стене у ворот бдительно позёвывал, щурясь на ночную темень. Услыхав бой колотушки, он, мудрёно ругаясь, запалил факел, но всё равно не смог ничего разглядеть.

— Кого ещё нелёгкая принесла?

— Это я, Велеслав! Душегубца поймал.

Голос, вестимо, показался часовому знакомым, и он нехотя потянулся к вороту. Решётка поехала вверх, пропуская телегу.

— Ты не мог бы в следующий раз при дневном свете ловить? — не удержался, крикнул в след, — На кой ворота туды-сюды открывать?

— Ничего, на случай набега степняков поупражняешься! — не остался в долгу Велеслав.

Бросив телегу во дворе казарм, где обреталась стража, он наскоро освободил кобылу от хомута, ухватил Некраса за воротник и потащил в подземелье — темницу. Долго раздумывал, убрать репку или нет, да так и оставил — будет знать, как обзываться.

Домой идти сейчас смысла вовсе не имело — матушка сызнова причитать начнёт, никакого покоя. А голову-то от полночных бдений нещадно в сон клонило, укусы комариные, как водится, в ночи чесались сильнее... Так что Велеслав прикорнул в каморке для часовых, по счастью, пустой.

Проспал он до полудня — роскошь неслыханная, но для героя, пожалуй, позволительная. А Велеслав уже вовсю считал себя героем: о похождениях Некраса в городу знали все, да только хитрый змей как-то раз за разом выползал сухим из воды. Ничего, от Еремея ему никак не отвертеться, а там и другие злодеяния приложатся.

Выйдя на свет, он умылся в бочке со свежей колодезной водой, что всегда стояла во дворе казарм, расчесался гребнем — нельзя же растрёпанным да с листьями в голове к людям выходить, чуток полюбовался на отражение в замершей воде. Всёж-таки правда хорош: есть на что девкам посмотреть...

— Велеслав!!! — раздалось от сеновала гневное. — Твоя кобыла весь стог обожрала? Привязывать надо скотину!

— Не моя! Федота кобыла, он мне на одну ночку одолжил, — он стал бочком продвигаться к калитке, чтобы не столкнуться с обладателем голоса. — Вот пусть Федот её и привязывает!

— Велеслав!!!

Но он уже выскользнул за забор. На площади сегодня устроили торжище — не шибко большое, палящее солнце портило снедь да напекало головы. Впрочем, сплетнями обменивались — и куда охотнее.

— Слыхали, ведьмин-то внучок Некраса заловил! — распинался старый лаптевяз. — Посреди ночи притащил, а у того губы словно слиплись, даже мычать не мог... Колдовство это, как есть колдовство!

— Дедушка Горазд, — быть может, старик считал это своеобразной похвалой, но что-то форма её Велеславу не больно понравилась, сегодня, по его убеждению, он заслуживал чего-нибудь и поприличнее, — за что ж ты так: «ведьмин внучок»? Небось, бабку-то мою ведьмой ни разу не назвал, всё чаровницей да прелестницей. Неужто гордость до сих пор задевает, что ушёл несолоно хлебавши?

Зеваки оценили хлёсткий ответ, посмеялись.

— Да не серчай, Велеславушка, не серчай, — смутился старик, опуская взгляд, — я ж не обидно, я ж любя...

Он усмехнулся и продолжил путь.

— Я слышала, ты сегодня отличился, — это дочка зеленщика коснулась правого плеча, задержала руку, не торопясь убирать. — Ты такой храбрый...

— Да, как вепрь, — подхватила дочка пекаря, пристраиваясь слева.

Велеслав охотно приобнял девушек повыше талии, от чего они разрумянились да заулыбались.

— Ты потом расскажешь мне, как ты с целой шайкой справился? Наедине?

— Чего это тебе-то? Велеславушка, хочешь, я тебя кренделем сахарным угощу?

— Нашла чем соблазнять! Может, укропчику свежего щи приправить?

— Вы чего удумали, бесстыдницы! — вмешался зычный бас пекаря, и обе прыснули в стороны, как мыши. — На парня посреди улицы у всех на виду вешаться!

— Дядька Любомир, а ежели я стану воеводой, ты так же серчать будешь или промолчишь? — может, виной тому лишь детские воспоминания, но в таких случаях в «парне» Велеславу всегда слышался «ордынец». Чудная забава, если подумать, когда один не решается сказать, а другой ни за что не признается, что услышал.

— Ежели станешь, тогда и поговорим, а сейчас нечего девичьей дури потакать... — проворчал пекарь и скрылся в доме.

Площадь кончилась, осталось пройти две узких улочки, а там и родная изба показалась.

— Матушка, я дома!

— Ты где всю ночь шлялся? — Ждана вышла из-за печи и с укоризною оперлась на ухват. — Мать твоя места себе не находила, а ты теперь заявляешься, как ни в чём не бывало! Даже обед — и тот пропустил! Отец твой в кузнице день деньской пропадает, а к столу исправно приходит. Взялся бы и ты за ум, что ли, сколько можно за ворьём да жульём бегать?

Разговор-то, в общем, не новый, Ждана была из той породы женщин, что готовы и мужа, и детей укутать и спрятать под широкой юбкой, лишь бы они не убились да не покалечились. Обычно Велеслав лишь отмахивался, поворчит-поворчит, да остынет, но сегодня взбунтовался:

— Тебе, матушка, только жизни меня учить! А я сегодня разбойника Некраса поймал, который Еремея, твоего, между прочим, свояка обобрал. Кабы не я, залёг бы на дно, да и всё — кто старое помянёт, тому глаз вон, а те, кто видели, уже и не видели ничего.

— И без тебя бы нашлись умельцы, — подвига Ждана не оценила. Более того, оглядела сына с ног до головы, кистень, платком обёрнутый приметила... Велеслав зажмурился по привычке: