Тень твоей улыбки - Мэри Хиггинс Кларк

На кладбище в Саутгемптоне во внушительной усыпальнице покоилось несколько поколений Гэннонов. Алекс тоже был там погребен. «Нет, у меня нет ощущения, что он ждет меня в том мире, – с грустью подумала она. – Его любовью была Кэтрин, но когда она умерла, то наверняка не рассчитывала на воссоединение с ним. Или все-таки рассчитывала?»

Ей на память вновь пришла картина из детства, то и дело тревожившая ее последние несколько дней. «Я это выдумала или все-таки видела? – спрашивала она себя. – Это причуды памяти или я действительно помню, что видела Кэтрин в одежде монахини вскоре после ее ухода в монастырь? Я думала, послушницам не разрешают какое-то время видеться с близкими. Это происходило на пристани, и с ней была другая монахиня. Кэтрин и мама плакали. Должно быть, как раз тогда она отплывала в Ирландию…»

Оливия не могла понять, почему вдруг это стало таким важным для нее. «Может, дело в том, что я пытаюсь обмануть смерть, вытаскивая на свет сцены из детства, будто могу заново прожить жизнь?»

Она вызовет машину и сегодня же поедет в Саутгемптон. «Даже через несколько дней может быть поздно, – подумала она. – Интересно, можно ли нанять того приятного молодого человека, который возил меня на прошлой неделе? Как его звали? Да, помню. Тони Гарсия».

Она допила чай, размышляя, стоит ли заставлять себя съесть тост, и решила, что не стоит. «Я не голодна, и сейчас не имеет значения, поем я или нет».

Она медленно поднялась и отнесла чашку в посудомоечную машину, вдруг остро осознав, что такого рода обыденные дела скоро для нее прекратятся.

Из спальни она позвонила в транспортное агентство, с огорчением узнав, что Тони Гарсия сегодня не вышел на работу.

– Он должен был работать, – сообщил ей раздраженный голос. – Но позвонил и сказал, что больны его жена и сын и ему надо остаться дома.

– Как жаль, – сказала Оливия. – Надеюсь, ничего серьезного? Он рассказывал мне, что у его маленького сына была лейкемия.

– Да нет. Всего-навсего простуда. Клянусь, Тони начинает паниковать, даже если у сына насморк.

– В его случае я бы делала то же самое, – холодно откликнулась Оливия.

– Да, конечно, миз Морроу. Я пришлю вам хорошего водителя.

В полдень в вестибюле появился крупный мужчина с обветренным лицом. На этот раз Оливия уже ждала его. В отличие от Тони Гарсия он не предложил ей руки по пути к гаражу. Но сказал, что слышал о ней как о хорошей клиентке и, если ей понадобится, к примеру, остановиться по пути в Саутгемптон, чтобы зайти в туалет, пусть только намекнет.

Она уже собралась попросить его вынуть из багажника сумку с папкой Кэтрин, но потом передумала.

«Я знаю наизусть письма Кэтрин к маме, – подумала она. – Они у меня в голове. И ни к чему, чтобы этот человек вынимал их, а потом клал обратно в багажник. Не надо давать лишний повод обсуждать меня.

А почему я прячу эту папку? В чем дело?»

Она не могла ответить себе, но интуиция подсказывала ей пока оставить документы в багажнике.

Стоял один из нежданно теплых октябрьских дней с ярким солнцем и легкими облачками, проплывающими по чистому небу. Но Оливии было зябко, несмотря на то что она надела поверх костюма плащ. Когда они ехали через город, она попросила водителя отодвинуть шторку верхнего люка, чтобы солнечный свет нагрел заднее сиденье машины.

Что это была за молитва или псалом, который мать повесила у кровати в последний год жизни? Он начинался словами: «Когда бренный мир покинуть будет суждено…»[5]«Надо бы посмотреть слова и начать повторять, – подумала она. – Я знаю, маму это успокаивало».

Движение было очень плотным, и на дорогу до тоннеля Мидтаун они ехали почти полчаса. Оливия поймала себя на том, что новыми глазами смотрит на витрины магазинов и рестораны, вспоминая те времена, когда она либо ходила за покупками, либо ела в том или ином месте.

Когда они проехали тоннель и оказались на скоростной автостраде Лонг-Айленд, поток машин стал двигаться быстрее. Проезжая разные городки, Оливия невольно вспоминала давно ушедших друзей. Лилиан жила в Сьоссете… У Беверли был красивый дом в Манассете…

– Вы не назвали адрес в Саутгемптоне, – сказал водитель, когда они подъезжали к городку.

Оливия продиктовала ему адрес и как будто снова ощутила запах соленой воды, витавший в ее комнате в коттедже. Даже этот маленький домик прислуги выходил окнами на океан, подумала она. А особняк Гэннонов с опоясывающей его галереей был необыкновенно красивым. Члены семьи всегда переодевались к обеду.

Другое воспоминание. Кэтрин, с развевающимися за спиной длинными волосами, идет босиком по берегу. «Я знаю, что не ошибаюсь. Я там стояла. Вероятно, это было незадолго до ее ухода в монастырь». Потом к ней сзади походит Алекс и обнимает ее…

Оливия закрыла глаза. «Многое ко мне возвращается, – подумала она. – Неужели такое случается со всеми умирающими?»

Возможно, она задремала, потому что, как ей показалось, секунду спустя водитель уже открывал перед ней дверь машины.

– Приехали, миз Морроу.

– О, я не буду выходить. Я хотела лишь еще раз взглянуть на дом. Я жила здесь, когда была маленькая.

Она посмотрела перед собой и увидела, что участок разделен, а коттеджа больше нет. На его месте стоял новый дом внушительного размера. Однако особняк Гэннонов остался в таком виде, каким он ей запомнился. Теперь он был выкрашен в приглушенный желтый цвет, что подчеркивало его вековую красоту. Оливия представила себе, как на галерее стоят мать и отец Алекса и приветствуют гостей, пришедших на один из частых званых вечеров. На почтовом ящике значилась фамилия Гэннон. «Получается, дом принадлежит им по-прежнему, – удивилась она. – Его, наверное, оставили Алексу как старшему сыну. А это значит, полноправной владелицей является внучка Алекса, Моника Фаррел».

– Вы жили в этом доме, миз Морроу? – с живым интересом спросил водитель.

– Нет, я жила в коттедже, которого больше нет. Мне нужно съездить еще в одно место.

«У могилы Кэтрин я не получила ответа, – подумала она. – Может, если остановлюсь у кладбища и посещу усыпальницу Гэннонов, то приду к какому-то решению. Ведь там похоронен Алекс».

Однако, когда водитель остановился у кладбища, она была слишком утомлена, чтобы выйти из машины. Единственное, что она испытывала, – это глубочайшее сожаление о том, что Алекс никогда ее не любил. После того как встретились на похоронах его отца, Оливия и Алекс стали видеться регулярно, часто вместе ужинали. Она вновь вспомнила, как он был потрясен и удивлен, когда она попросила его жениться на ней. Он сказал тогда: «Оливия, ты всегда будешь моим близким другом. Но ничего иного между нами не может быть».

«Тогда я виделась с ним в последний раз, – с горечью осознала она. – Слишком больно было оставаться рядом. Надо же, больше сорока лет прошло! Я даже на похоронах его не была. Алекс предпочел всю жизнь прожить один, вместо того чтобы разделить хотя бы часть ее с другой женщиной – которая любила бы его так искренне, как я».