Внутренний голос - Виктория Самойловна Токарева

фразами, где каждое слово в отдельности что-то значит, а собранные вместе – не значат ничего, оставляя впечатление барабанной дроби.

Козел сидел под пальмой и под барабанную дробь думал: на что ушли тридцать семь лет?

Первые семнадцать лет – общеобразовательная школа. Это как положено. Два года армии – школа озверения. Путь от человека к обезьяне. Далее пять лет инженерно-строительного института. Как узнать, что ты талант? Никак. Просто особая энергия и особая тоска. Как будто живешь на другой скорости, чем все остальные люди. С последнего курса института взял и упал во ВГИК. Рисковал. Мог сесть между двумя стульями: отсюда ушел, туда не попал. Но поступил. Взяли. Победителей не судят. Друзья сказали: «Молодец, Козел. Пробивной». И он чувствовал себя как Буратино, заполучивший золотой ключик. Стоит только подойти и отпереть железную дверь в стене. А за дверью – СЛАВА, ДЕЛО, ДЕНЬГИ, – и все это вместе называется СЧАСТЬЕ.

Козел учился от случая к случаю, однако талант не зависит от суммы знаний. Можно хорошо учиться и быть бездарным. А можно наоборот. Информация и интуиция располагаются в разных отделах мозга, между собой не сообщающихся.

В двадцать девять лет Козел окончил институт и получил право на дебют. Он давно хотел снять рассказ ОДНОГО автора. У него все внутри тряслось от желания снять этот рассказ. Ему было ясно КАК. И про что. И зачем. Но редакторша – старая дева, курица в круглых очках – сказала ему простеньким голосом:

– Я не советую вам брать ЭТОГО автора. Возьмите ТОГО.

– Но мне не нравится ТОТ, – удивился Козел. – Мне нравится ЭТОТ.

Редакторша знала, что за ЭТОГО автора могут выгнать с работы. А работой она дорожила, поскольку студия размещалась рядом с домом. Через дорогу. Пять минут – и ты на месте, и тебя не мнут и не мызгают в общественном транспорте.

За «нет» не будет ничего. А за «да» придется отвечать.

Дело было в том, что этот автор инако мыслил и жил в зарубежье. А тот мыслит правильно и живет в Подмосковье на собственной даче.

– Я вам не советую. Вы провалитесь, – дипломатично намекнула Курица.

– Но ведь я провалюсь, а не вы, – резонно возразил Козел.

– Отчего же? Я редактор. Я отвечаю. Мы связаны одной цепью.

Козел смотрел на ее скучное, бездарное личико.

– Но я предпочитаю провалиться по своей вине, а не по вашей.

…На эти разговоры ушло пять лет. Козел ходил к Главному. Потом к САМОМУ ГЛАВНОМУ. Никто не хотел рисковать, и все возвращалось на круги своя, на скотный двор, к Курице. Козел снова входил к ней. Она разводила короткими ручками-крылышками.

У Козла густела кровь от безнадеги и ненависти. На ноге вылезла вена, похожая на восклицательный знак. Золотой ключик заржавел и деформировался, должно быть, оттого, что Козел постоянно сжимал потные кулачки.

Кирка каждый день спрашивала: «Ну как?» Потом надоело спрашивать. Она перестала в него верить, стала потихонечку презирать. И когда обнимала его ночью, то презирала себя за то, что спит с ничтожеством. И он невольно унижался до раба. Днем унижен. Ночью унижен.

Жили в долг. Козел не научился просить, это делала Кирка. Она изучила механизм одолженцев – тех и других: тех, кто одалживает, и тех, кто дает. Выработала действенную тактику: просить внезапно, как бы между прочим. При такой подаче труднее отказать. Люди реагировали трояко. Одни отказывали сразу, также между прочим, но очень определенно. Другие терялись, просили перезвонить, перекладывали звонки и в результате не давали. Третьи соглашались, подробно оговаривая срок возврата, и лица при этом у них были виноватые.

Деньги портят дружбу. К дружбе, к бескорыстному соприкосновению душ примешивается что-то конкретное, похожее на шелудивую собаку, воняющую псиной. С одной стороны, вроде ничего собачка, с другой стороны – воняет.

Бывали минуты, когда Козел готов был сдаться: сниму ТОГО. Сделаю дебют. А потом сниму ЭТОГО. Но в глубине души Козел понимал: если он снимет ТОГО, выйдет правдоподобная история. Не правдивая, а правдоподобная. А это нисколько не лучше, чем лживая. Даже подлее. На просмотр придут его учителя и коллеги. Будут смотреть и думать: снимать еще не научился, а продаваться уже научился. Молодец. И придется к каждому подходить и объяснять, что он не хотел ТОГО автора. Он вообще-то хотел ЭТОГО, но ему не дали. А Курица разведет крылышками – она редактор, всего лишь редактор.

И наутро Козел снова устремлялся к Курице и доказывал заикаясь. Когда он нервничал, его замыкало на согласных. Лицо останавливалось в напряженной, мучительной гримасе. Курица подсказывала ему конец слова, но, как правило, не угадывала, и приходилось начинать фразу сначала.

К концу беседы Курица сама начинала заикаться, у нее поднималось давление, болел затылок. В один из приступов она поняла: себе дороже – и пошла хлопотать за Козла.

Фильм запустили. Сняли. И положили на полку. Навсегда. Как говорил трехлетний сын: «на псю зизнь». На всю жизнь – одно большое НЕТ! Маленькую железную дверь в стене забили гвоздями, опечатали и повесили пломбу. Козел больше никогда не получит постановки. Одновременно с этим родился второй ребенок. Ошибка районной поликлиники. Просмотрели беременность. Пришлось рожать.

Козел с головой ушел в «материнство». Жена работала, он оставался дома. Отводил старшего в сад. Варил на семью. Убирал. Гулял с коляской, подружился с бабками и няньками, слушал дворовые сплетни и понимал: сплетни заменяют людям творчество. Так что творческое начало присутствует в любой жизни. Кирка иногда звонила, что задерживается, и возвращалась пьяная. Все как в нормальных семьях, только наоборот. Она – мужчина. Он – женщина. Козел не бунтовал. Смирился. Такая жизнь делает человека бесполым. И выхода нет. Менять профессию? Но он уже заражен творческим микробом. Любое другое дело – вранье. А сидеть с ребенком – все-таки не вранье. С сыном приходилось общаться на его уровне, разговаривать на его языке: «бай-бай», «ням-ням», разжигать и поддерживать в нем огонек сознания. Козлу иногда казалось, что сам он потихонечку превращается в неандертальца у костра: бай-бай, ням-ням, па-па, ба-ба… И этому не будет конца. Но вдруг…

Это вдруг влетело в дом в виде телефонного звонка. Звонили из конфликтной комиссии. Фильм сняли с полки и послали на фестиваль. Первая премия. Золотой приз. Козел – талант.

Курица звонила к нему домой, квохтала, что он молодец. Что он пробивной. Что так и надо. Хотелось, конечно, кое о чем напомнить, но неудобно в такую минуту. Как-то мелочно. Не по-рыцарски. Курица попросила дать ей рекомендацию в Союз кинематографистов. К