Дневник электрофикатора - Владимир Михайлович Шарик

заступники наверху, а во-вторых, у нас-то народ практически безграмотен, по буквам читают, а пишут вообще с трудом свою фамилию и имя, а они все образованы, покончали школы, семинарии, лицеи и другие учебные заведения, ведь их родители имели возможность оплачивать учебу своих детей. Потому они и работники ценные и держат из-за того, что они умеют правильно бумажку составить, а на их социальное положение как-то не смотрят. Вот такая у нас действительность на периферии. А вообще обратись по этому вопросу к Максиму Козенко, нашему активисту, он пытался что-то произвести типа расследования, но не вышло почему-то.

27 сентября 1933 года.

Я попросил Оксану, что бы она меня познакомила с Максимом, что бы я с ним переговорил по поводу убийства её отца. Она привела его ко мне на стройку. Это был среднего роста парень с голубыми глазами и волосами цвета соломы. В нем была располагающая улыбка, и мы с ним нашли быстро общий язык. Он был очень зол на местных куркулей, которые держали в страхе все село, и убийство отца Оксаны только подтверждало – кто в селе хозяин, потому Василий и ходит в селе таким вот хозяином со своими корешами, а люди и боятся их и молчат, но я не буду молчат, и они получать по заслугам, заключил Максим. Я спросил, что же он знает об убийстве отца Оксаны – есть ли у него какие-то факты.

–Кое-что имеется,– таинственно произнес он.

– Так можно мне их посмотреть?– спросил я.

– Я ж не ношу их с собой. Придешь как-то ко мне и я тогда тебе кое-что покажу.

– Хорошо, я приду к тебе в ближайший выходной.

30 сентября 1933 года.

Мы сделали крышу на тяговой подстанции, и теперь нам никакой дождь нам не страшен, можно завозить аппаратуру, но её пока нет. Михаил Иванович сказал мне, что поставщики безбожно нарушают графики поставки оборудования, из-за чего срываются сроки ввода в действие нашей стройки. Его даже вызывали в НКВД в Запорожье, искали его связи с махновцами, которые пытаются сорвать строительство. Но ничего не накопали и отпустили, но сказали, что он у них под присмотром.

5 октября 1933 года.

Идут дожди, земля промочилась основательно, что невозможно идти дорогой, сапоги тонут в грязи, но хорошо, что успели накрыть дом и мы туда переселились. Туда же перенесли и кухню, где Оксана готовит нам разнообразные обеды. Все очень довольны питанием.

Был в селе у Максима. Он мне много чего рассказал о своем расследовании, о своих подозрениях, но главное он показал мне вещественную улику – это кусок консервной банки с иностранной надписью. Мне приходилось видеть подобную консервную банку, когда была международная гуманитарная помощь организованная известным полярным исследователем Ф. Нансеном. Из этой консервной банки было сделано взрывчатое вещество начиненное рубленной проволокой, и оно было брошено в кладовую, где находился отец Оксаны. Конечно, это было весомое вещественное доказательство, ибо немного совсем людей, которые имели доступ к гуманитарной помощи. Только нужно по документам установить, кто получал гуманитарную помощь, и как и кому она распределялась. Тут мы решили обратится к Алеше, что бы он попробовал узнать в райпотребсоюзе как распоряжались гуманитарную помощь. Потом Максим спросил у меня, не было ли у меня больше конфликтов с Василием и его командой. Я сказал, что нет. Но он предупредил меня, что бы я держал с ним ухо востро, ибо он человек очень подлый. Поинтересовался, нет ли у меня оружие. Откуда оно у меня возьмется. Ответил я. Он предложил мне свой обрез на всякий случай, но я отказался. Договорились встретиться на следующей неделе.

10 октября 1933 года.

Наконец-то прислали нам высоковольтное оборудование на тяговую подстанцию. Правда, когда Яков Ильич разобрался с поставленной аппаратурой, то оказалось, что ртутные преобразователи прислали не того типа. По проекту нам должны были поставить преобразователи РВ-20/30 на напряжение 3300 вольт и ток 2000 ампер. Нам же поставили преобразователи типа РВ-16/20 с графитовыми анодами типа А-16-у на напряжение 1650 вольт. Такие преобразователи применялись только для электрификации участков, где ходили пассажирские электрички. Конечно, из-за этого получился большой скандал, приезжала большая комиссия, которая разбирала этот случай. И конечно, нашли крайнего стрелочника в этом деле, им оказался снабженец Михаил Иванович. Его взяли под стражу, на него завели дело, учли все его промахи и недоделки, вспомнили, что когда-то он служил в войске батька Махно. Короче, над ним нависла серьезная опасность, его надо было выручать. У меня была с ним встреча в тюрьме в Запорожье. Держался он хорошо, но видно было, что ему неприятно его положение, тем более он совершенно невиновен в этом деле, ибо заявки он делал правильно. Он сказал, что надо послать в Ленинград на завод Электросила, что бы нам прислали преобразователи согласно проекта.

Яков Ильич написал письмо на завод Электросила, кроме того решили послать меня в Москву, где у нас есть выход через Демьяна Бедного в приемную наркома Серго Орджоникидзе. Так что я собираюсь а Москву.

19 октября 1933 года.

Поездка в Москву у меня вышла удачная, хотя сначала шло совсем не по плану. Конечно, первым делом я пошел к Демьяну Бедному, но, к сожалению, застал его в плохом расположении духа. Почему-то его творчество сейчас у руководства страны вызывало отрицательное отношение. Его перестали приглашать на различные государственные мероприятия, на его звонки, бывшие его поклонники и друзья не отвечали, или говорили о невозможности встретится через занятость.

– Я знаю почему они так стали относится ко мне. – говорил поэт наливая себе в стакан "рыковки" – Раньше. когда я критиковал царское правительство, когда звал народ на борьбу, то это им нравилось. А когда я немного критиковал нынешний строй, когда указывал на недостатки в стране, то, конечно, это им уже не нравится.

Он выпил стакан, к закуске не притронулся, хотя она была обильная.

– Но я не могу молчать, так я устроен. Когда мы начинали, то предполагали построить совсем иное общество. Да, Ленин, говорил же совсем другое. Мы ведь с ним говорили как с тобой, ибо жили рядом в Кремле. Они там были в десятых рядах, а я был рядом, я его понимал, и я не могу извращать наследие Владимира Ильича, как это делают эти, так называемые, ленинцы. Я им об том говорю, потому я им и не нравлюсь.

Я слушал его, чувствовал его боль не за себя, а за страну, которая погружается в мрак, и мне становилось не