А мы с тобой, брат, из пехоты. "Из адов ад" - Артем Драбкин

— Вам приходилось прыгать самому?

— Да. Я прыгал вместе с агентами, а потом возвращался пешком. У переднего края меня встречали. Я был одет в гражданское, без оружия, хотя у меня был маленький пистолет. Как мне сказал товарищ — это для тебя. Я лично дважды караулил капитана Паццело, начальника 3-го отделения диверсионно-разведовательного отдела Генштаба. Он готовил диверсантов из наших предателей с западных фронтов для заброски к нам в тыл. Есть такая деревня под Рованниеми — Перунка, куда этот Паццело ездил в баню. Там мы его и ждали, но, к сожалению, он не приезжал.

Что мы еще делали? Начиная с Лесозаводска и до Рованниеми, оттуда на юг, до Сортовала включительно, все коммуникации противника были покрыты нашей разведывательной сетью и были под нашим контролем.

Населения практически не осталось. Коммуникации противника были растянуты, а резервы находились либо в Финляндии, либо в Норвегии. Все это учитывалось, и мы держали противника в напряжении. Минировали дороги, здания и маршруты патрулирования, взрывали мосты, минировали. Мы подбрасывали листовки, пускали слухи о готовящемся наступлении.

Наша активность и активность войск не позволили немцам снять войска ни под Москву, ни под Сталинград, ни под Курск. В основном потому, что противник боялся потерять месторождения цветных металлов.

— Финнам удавались диверсии на Кировской железной дороге?

— У них выходили отдельные отряды. Один раз реально они вышли на дорогу, но крупного вреда не нанесли. Когда планировалась операция по разгрому Квантунской армии, со 2-го Белорусского фронта Мерецков запросил 30 офицеров, в том числе и меня, которые хорошо знали театр Заполярья, умели воевать в лесах и горах. 9 июля я был уже в Уссурийске (Ворошилове). Первая задача, которая стояла передо мной, — это подготовить десантные отряды. Я готовил отряды на Даньхуа, на Гирин и на Харбин. Готовились отряды на базе 20-й штурмовой инженерной бригады РГК, в которую входили 222-й саперный батальон, 145-я рота специального минирования и два батальона. Я их готовил в Ворфоломеевке на базе 215-го транспортного полка. Там мы прошли парашютную подготовку с ночными и дневными прыжками. Девятого ночью я взял по приказу командующего три тоннеля в районе Гродеково. Мы застали японцев врасплох и таким образом открыли маршрут на 200 километров. Если бы мы их не захватили, то пришлось бы через сопки вести войска.

День высадки был назначен на 18 августа. К этому времени уже была достигнута договоренность с японцами о капитуляции. Я был назначен командиром отряда «на Гирин». На Даньхуа нас не пустили, а отрядом «на Харбин» командовал Николай Иванович Забелин. Под моей командой было 160 солдат и 5 транспортных самолетов С-47. Посадочная площадка была очень короткая, к тому же прямо перед полосой был построен какой-то завод, и труба мешала заходу на посадку.

Тем не менее сели спокойно. Вышли. К нам притащили двух жандармов. Второй самолет рулит. И вдруг по нам открыли пулеметный и минометный огонь из-за сопочки, что виднелась за голяном. Я стоял у самолета у колеса и осколками разорвавшейся мины был легко ранен в лицо. Было ранено и еще четыре человека. Как потом выяснилось, за сопкой находилась рота японцев. Они нарушили условия и открыли огонь! Я повел десантников в атаку. Захватили 8 пулеметов «Гочкис», 80 пленных солдат и двух офицеров. Ну и нарубили там… Честно говоря, пленных старались не брать. Злые были до предела! Ведь договорились, а они стреляют! Вошли в город. Захватили два «Студебеккера». Были еще удивлены: «Почему у японцев «Студебеккеры»?» Потом нашли совершенно новые «Студебеккеры». Захватили почту, телеграф, телефон, тюрьмы, семь борделей, банки, госпитали. Пошли в комендатуру, а там был штаб корпуса Монджоу-го, штаб 5-й отдельной пехотной бригады и отряд в три тысячи бандитов, как тогда говорили, генерала Семенова. Пленили мы трех генералов. В полночь я уехал на захват плотины через реку Сунгари, находившуюся в 35 километрах от города. Зашли с двух сторон. Охрана спала. Дверь открыта. Ну, мы их повязали. Плотина была минирована, а подпор воды был 76 метров. Если бы ее взорвали, то мы бы там все утонули. За эту операцию мне дали орден Кутузова.

Я родился в Москве в сентябре 1922 года. Учился в школе № 618, расположенной рядом с Бауманским садом, знаменитым своей танцплощадкой, эстрадой и бильярдной.

Возле школы располагалась московская гарнизонная гауптвахта, на которой в 1953 году сидел и дожидался своей участи Лаврентий Берия.

Я был активным комсомольцем. В 1940 году я закончил школу и поступил учиться на исторический факультет Московского педагогического института имени Карла Либкнехта, находившегося на углу улицы Разгуляй. Сразу в армию меня не призвали. Из-за сильной близорукости я носил очки с толстыми линзами, и на медкомиссии в военкомате врачи полистали какие-то инструкции… и меня признали негодным к армейской службе и выдали мне «белый билет».

Это событие меня сильно задело, я чувствовал себя почти оскорбленным таким решением комиссии. У нас в институте был прекрасный стрелковый тир, и я часто пропадал в этом тире, желая научиться хорошо стрелять, невзирая на слабое зрение, и мечтая доказать в военкомате, что они ошиблись, забраковав меня на призыве. Через два года умение стрелять мне сильно пригодилось в Сталинграде. Летом сорок первого года я перешел на второй курс истфака.

После объявления о начале войны я сразу пришел в военкомат проситься добровольно на фронт, но снова медкомиссия вынесла вердикт: «К службе не годен»… Так называемых «очкариков» в армию в начале войны еще не брали… 26.6.1941 комитет комсомола института получил указание провести комсомольскую мобилизацию и создать отряд для оборонного строительства. Я записался в этот отряд. Нас погрузили в теплушки, и поезда пошли на запад. Большую группу московских студентов, примерно 25 тысяч человек, привезли в Смоленскую область и распределили по районам. Я попал в группу землекопов под Ельню. Почти три месяца пришлось провести на строительных работах.

Мы рыли противотанковые рвы, строили доты и дзоты, эскарпировали берега мелких рек. Все это сразу же передавалось воинским подразделениям, занимавшим оборону. Нас нещадно бомбили, и среди студентов было немало убитых и раненых. Немцы кидали нам с самолетов листовки со следующим текстом: «Студенты! Не старайтесь! Мы и так все знаем про вашу оборону!».

Внизу листовки была начерчена схема размещения наших войск и план наших оборонительных сооружений.

В сентябре немцы прорвали фронт. По счастливому стечению обстоятельств мне с товарищами удалось вырваться из окружения в кузове армейского грузовика. Вернулся в Москву с большими трудностями только в конце сентября. Мой институт уже отправился в эвакуацию. Родители тоже эвакуировались. Старший брат Коля к тому времени уже был на фронте.

Я остался в городе. Пятнадцатого октября 41-го года началась знаменитая «Московская паника». Люди кинулись грабить магазины и заводы, растаскивали все, что попадало под руку. Никакой охраны нигде не было. Большая часть милиции уже была на передовой, а остальные попрятались. Пошел к железной дороге, а там такой переполох… Десятки тысяч людей рвутся к вокзалам, крики, плач, жуткая давка. Со своим школьным товарищем Андреем Серегиным пошел в военкомат записываться в ополчение. Уже спокойно брали в ополчение «белобилетников», калек, «политически неблагонадежных», студентов и так далее. Но нас не взяли в армию! Причины отказа нам не объяснили. Военком сказал: «Ждите, мы вас сами вызовем»… Мне нечего было делать в Москве, голод меня почти доконал. Я решил отправиться в эвакуацию к родителям. За несколько недель доехал до города Фрунзе, нашел отца, встал на учет в военкомате.