Шанс все изменить - Мейси Ейтс

Но Роза все равно все больше занималась Изабеллой. Когда девочка плакала, часто Роза первой оказывалась рядом с ней.

Когда Леон видел их вместе, у него ныло в груди, словно сердце вот-вот разорвется надвое. Роза стояла у окна, крепко прижимая Изабеллу к груди, и смотрела на сад. Эта картина была четче, чем воспоминание, – тем более что у него не было воспоминаний, уходивших дальше этих нескольких недель. Но все равно казалось, что это не совсем реальность. Окно в жизнь, которая ему была на самом деле недоступна.

В тот момент легко было поверить, что это его жена и ребенок и что их не связывает ничего, кроме любви.

Он потер лицо ладонью и покосился на бар в углу спальни. Там хранился запас алкоголя, оставшийся, надо полагать, от того человека, которым он был раньше. Человека, который начинал пить раньше, чем чистил зубы по утрам.

Который пытался забыться в алкоголе.

Он горько рассмеялся, и звук эхом отозвался в сумрачной комнате. Теперь он получил забвение. Но покоя оно не принесло.

Отношения между Розой и Изабеллой улучшались, а между ним и Розой – нет. Она к нему не прикасалась и едва заговаривала.

Он думал – как выяснилось, ошибочно, – что после того, как Роза плакала у него на груди, она снова захочет заниматься с ним любовью. Но она даже не смотрела на него без крайней необходимости. Деловито спрашивала, как он себя чувствует, но не интересовалась его воспоминаниями, полагая – совершенно правильно, – что, если будут изменения, Леон ей сообщит.

Но она больше не смотрела на него, как раньше. Синие глаза, единственное настоящее воспоминание, которое у него сохранилось, изменились. В них был лед. Гнев. А в худшие моменты – совершенная пустота. Роза любила его, но он уничтожил ее любовь.

Они не могли начать все заново. Легко было поддаться этой иллюзии, но лишь то, что он не помнил, что делал, не значит, что этого не было. Последствия настигали его, помнил ли он свои грехи или нет. Он не переродился в огне аварии. Он оставался человеком, изменявшим жене и бросившим ребенка. С появлением Изабеллы в доме он лишился возможности скрывать свои грехи от самого себя.

Оставалось найти способ двигаться вперед под бременем прошлого, которого он не помнил.

Он хотел и дальше любить Розу так же глубоко и сильно, как сейчас. И постараться вернуть ее любовь. Хотя понимал, что для этого понадобится немало усилий. Слишком велико было его предательство.

Он пересек комнату и забрался в пустую кровать, остро чувствуя пустоту там, где должна была быть Роза. Не потому, что придется засыпать без оргазма – хотя это его тоже не радовало, – но из-за причин, по которым она больше не приходила к нему.

Но даже сожаления не помешали ему задремать.

Проснулся он резко. Радионяня вибрировала от яростного плача Изабеллы. Раньше она никогда не плакала по ночам. Что-то случилось. Радионяни были и у него, и у Розы; так было разумнее всего, учитывая размеры дома. Но в этот раз вставать следовало Леону. Не Розе же вставать посреди ночи к ребенку, которого она даже не хотела.

Однако с каждым шагом по коридору его ноги становились все тяжелее. Странное чувство ужаса сжало его грудь, заморозило сердце и легкие. Он не понимал, что происходит. Лицо онемело, пальцы оледенели. Он чувствовал вкус паники во рту, хотя не знал, что у паники есть вкус.

Изабелла больше не плакала. Он ее не слышал. Не слышал ничего, кроме биения собственного сердца в ушах.

Неожиданно ему стало казаться, что он идет одновременно по двум коридорам. Один – настоящий, в поместье. А другой – в маленьком доме… нет, квартире. И в другом времени. Чувство было незнакомым и необычным…

Внезапно он осознал, что это воспоминание.

Второе после глаз Розы.

Ощущение было чуждым и совершенно неуправляемым. Оно просто существовало, владело его разумом, разрывая сознание надвое.

Леон попытался перевести дыхание, сдвинуться с места. Для этого потребовались сосредоточенные усилия. Может, такое всегда случалось при амнезии, когда воспоминания начинали возвращаться. Может, это всегда так пугает и лишает сил. Тогда вопрос, переживет ли он этот процесс. Потому что одно это воспоминание почти лишило его способности дышать.

Он продолжал идти, сражаясь с ледяной хваткой дурных предчувствий, сжимавшей сердце. Он не знал, чего боится, но страх был глубинным, первобытным. Образ из прошлого снова наложился на настоящее. Войдя в детскую, он увидел колыбельку Изабеллы – и еще одну. Поменьше, попроще. И комната, в которой она стояла, была меньше.

Еще один шаг, и он снова застыл. Изабелла больше не издавала ни звука. И он боялся заглянуть в ее кроватку.

Горло сжалось, не пропуская воздуха. Он был во власти происходящего, никак не мог преодолеть ужас и даже не знал, что его вызвало. Вспотевший, он дрожал всем телом и не мог сдвинуться с места.

Таким его и нашла Роза – застывшим, как статуя, перед кроваткой Изабеллы, неспособным взглянуть на своего ребенка.

Это пугало больше всего – то, что он не знал, почему не хотел смотреть на нее, но знал, что не сможет этого выдержать.

– Леон? – раздался тихий голос у него за спиной, но он даже не смог обернуться. – С Изабеллой все в порядке?

– Она не плачет, – едва выдавил он непослушными губами.

– Что ей было нужно?

– Не знаю.

Он услышал шаги за спиной, но, когда Роза двинулась к кроватке, Леон поймал ее за руку.

– Нет! – воскликнул он в панике.

– Что… – Синие глаза расширились от страха.

– Не ходи к ней!

– Что с тобой?

– У меня воспоминание. Больно, и… я не могу двигаться…

Роза несколько мгновений изучала его лицо, но он не мог понять выражение ее глаз.

– Я могу, – заявила она и высвободилась из хватки, шагнула к кроватке и взяла Изабеллу на руки. Ужас навалился на него черной волной, Леон забыл, как дышать, перед глазами заплясали белые точки.

Но Изабелла заерзала в руках Розы, и он наконец смог сделать вдох.

Он подошел поближе, заглянул в кроватку. Там было пусто, потому что малышка была у Розы на руках. Но снова Леона охватило ощущение, что он одновременно в двух разных местах. Что смотрит на другую кроватку. Закрыв глаза, он позволил образам окутать его, и за ними последовала темная волна скорби, пропитывая всю душу. Чувство было таким реальным и таким всеобъемлющим, что казалось, он никогда больше не сможет улыбнуться.

А потом реальность вернулась. Он больше не жил в воспоминании, просто думал о нем.

Майкл не проснулся, когда ему пора было есть. Леона разбудила тишина. Аманда еще спала. Ничего, Леон с удовольствием сам вставал к сыну. Он быстро прошел по коридору в детскую. И… С этого момента воспоминание замедлилось: он отчетливо ощущал, как его накрывает волна безотчетного ужаса, едва он увидел сына.