Самоуничижение Христа. Метафоры и метонимии в русской культуре и литературе. Том 1. Риторика христологии - Дирк Уффельманн

что они по большей части дошли до нас только через тенденциозное краткое изложение в сочинениях их противников. Впрочем, речь здесь идет не о приписанном авторстве или исторической оправданности определенных упреков в ереси[179], а о наличии таких концепций в богословском архиве, а именно полемическое отвержение для них – привилегированное «место хранения»[180].

Различные угрозы по отношению к согласительным формулам христологии Логоса и плоти могут быть закреплены в греческом понятии, которое бытует одновременно как в философской, так и в риторической сферах, грозя сдвинуть связь между божественным, преэкзистенциальным Логосом и человеческой природой Христа в область асимметричного освещения, – понятии тропа (см. 2.3).

2.2.6. О греко-христологическом фокусе и риторическом ключе

Юлиус Тыциак в своем описании «Богословских стилей мышления на Востоке и на Западе» (Theologische Denkstile im Morgenland und Abendland) исправляет привычку историков догматики

…не воспринимать вопросы христологии как средоточие различий между Востоком и Западом. Вокруг этой проблемы шла борьба, когда Церковь была еще неразделенной. Со времен седьмого Вселенского собора догма лежит перед нами в своем завершенном виде. И все же было бы заблуждением не слышать разницу в звучании при изложении и толковании догмы на Западе и на Востоке. Не столько в формулировках, сколько в целеполагании, в телосе, в цветопередаче целого [Tyciak 1971: 243].

Эти нюансы он связывает прежде всего с «христологической сердцевиной» – с воплощением, богоявлением (теофанией), кенозисом [там же: 247 и сл.].

Что касается патристической христологии и в особенности проблемы кенозиса, то выделенные в пункте 2.2.3 вопросы особенно характерны для греческой традиции. Согласно обзорным исследованиям на эту тему [Seils 1976: 814; Williams 1999: 299], во-первых, существует на порядок больше соответствующих мест в греческой, нежели в латинской патристике, во-вторых, латинские высказывания имеют тенденцию держаться скорее в мейнстриме [Henry Р. 1957: ПО]. Крайние точки зрения по большей части формулировались в это время в греческом ареале (только с периода Высокого Средневековья, и – еще больше усилившись – следом за Реформацией кенотическая христология обретает продуктивность также и на Западе, и там тоже появляются острые интерпретации, которые, впрочем, в свою очередь, неизбежно опираются на ту же базу патристики).

К тому же это избранные греческие отцы, определяющие доминанту русского восприятия древней церковной догматики[181], прежде всего Максим Исповедник и Иоанн Дамаскин, которым по этой причине мы уделим здесь особое внимание. До XIX века русское богословие не вносит самостоятельного вклада в христологию, а продолжает путь по колеям, проложенным греческими отцами (см. 4.4.2).

По этой причине мы склонны в дальнейшем нашем путешествии по кенотической христологии ставить во главу угла греческие высказывания, однако не излагать историю догматики, уходя в социальные и культурно-исторические детали, а подобрать риторический ключ к рекуррентному дискурсу (см. 1.6.2–1.6.3).

2.3. «Тропические» ереси

Троп несет угрозу ортодоксальной христологии. Этот тезис связан одновременно с двумя греческими лексемами: «ή τροπή» и «о τρόπος». Между ними нет четкой семантической разграничительной линии; если женский род «ή τροπή», скорее, употребляется в значении «превращение», а мужской «о τρόπος» – в значении «направление», «настроение» и «риторический оборот», то ведь и «ή τροπή» (в выражении «τροπή λέξεως») может означать «оборот речи»[182]. Порой ясные границы между значениями провести невозможно; как в немецком корень wechsel- может обернуться то словом Auswechslung («замена»), то словом Ver-wechslung («путаница»), т. е. наблюдается одновременно семантический оттенок «заменить» и «подменить», то и «τρόπος» передается на латыни как онтологическое mutatio («изменение») и как риторическое immutatio («замена»)[183].

Еще в одном из самых ранних высказываний по поводу инкарнации и Логоса – у Юстина Мученика – мы находим формулировку о «τρόπος» воплощения Логоса: «…δς τίνα τρόπον σαρκοποιηυεις άνθρωπος γέγονεν»[184]. Перевод слова «τρόπος» – вещь очень непростая; дело в том, что «τρόπος» у Юстина может переводиться и как «способ»[185], и как «перемена», «изменение». В этом месте третий вариант перевода, «манера речи», не очень годится, но не может быть полностью исключен.

2.3.1. «Способ»

Наименее определенным является значение «способ» в том виде, в каком мы встречаем его, например, у Иоанна Дамаскина, говорящего, что у Иисуса Христа был особый модус («τρόπος») человеческого бытия: «Και ή σάρκωσις δε τρόπος δευτέρας ύπάρξεως πέφυκε, μόνω τω μονογενεΐ Υίω και Λόγω άρμόζουσα, ώς άν ίδιότης μείνη ακίνητος»[186]. Способ человеческого бытия не умалил, однако, способ божественного бытия; они сосуществовали так же, как две природы.

2.3.1.1. Модализм

Однако и «способ» стал – впрочем, скорее, в латинском соответствии modus — камнем преткновения для одной ереси, связанной первоначально с учением о Троице и только затем – с христологией. В вину ее ставят прежде всего Праксею, Савеллию и савеллианам; согласно их учению, существует единая божественная ипостась Бога Отца, которая поочередно выступает в трех модусах (преходящих способах явления): как Отец в акте творения, как Сын в Христе и как Дух Святой после Пасхи, см. [Hoping 2004: 93]. Как утверждают, Савеллий учил, что это не три Лица, а три «голых имени»: «Σαβέλλιος γάρ φησιν, ότι ό Πατήρ καί Υιός και Άγιον Πνεύμα, ονόματα έστι ψιλά, καθ’ ένός προσώπο-νκείμενα»[187]. Еретическим это представляется в том аспекте, что не модусы Логоса/Христа принимаются, что было бы приемлемым (см. 2.4), а триединый Бог мыслится как три модуса одного Бога во временной последовательности. Земное тело Христа является тогда временным модусом одного трехфазного Бога. Но тогда Бог как целостность становится страждущим в Христе. Как бы сильно кенотическая христология ни подчеркивала истинность страданий Воплощенного – все же это должно быть страдание одной из трех божественных ипостасей, а вовсе не савеллианского Бога Отца. В этом плане модализм переходит в патрипассианство (см. 2.3.3.1). Учение о Лицах Троицы необходимо ради компенсации, чтобы принимать кенозис – в качестве партикулярного – как истинный; триединство указывает выход из радикально-кенотического теопасхизма[188].

2.3.2. «Мнимое» и «оборот речи»

Еще деликатнее, чем значение «способ», функция тропа как обозначения несвойственного, риторической и онтической мнимости: на заре греческой патристики с мыслительной фигурой не-истинного борются, преимущественно нападая на гностическую мнимую фигуру («δόκησις», «мнимое»; «δοκεΐν», «казаться») и только во вторую очередь – на основе лексического поля «τρόπος» и «τροπή»[189].

2.3.2.1. Докетизм

Эта мнимая фигура ставится в вину гносису (в особенности валентинианскому). Онтологической базовой предпосылкой гносиса является радикальный дуализм Бога/Святого Духа и мира/плоти, который исключает связующую