Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

5) сообщил, что советские войска начнут главное наступление примерно во второй половине мая, а еще одно наступление в регионе Вены – Линца, добавил он, уже готовится. Но он объяснил, что этот план можно скорректировать в связи с обстоятельствами; например, если немецкие войска отступят, даты можно перенести на более ранний срок. Многое зависит и от погоды;

6) информировал, что Генеральный штаб рассмотрел, как улучшить связь между двумя армиями, и о решении сообщит Эйзенхауэру позже;

7) и, наконец, заметил, что, по данным разведки, численность вражеских сил на Восточном фронте постепенно увеличивается. Кроме 6-й танковой армии СС, три дивизии переброшены из Северной Италии и две дивизии из Норвегии.

Эйзенхауэр тотчас же отправил копию этого послания Объединенному комитету «для информации». Как только премьер-министр узнал об этом, он спросил главнокомандующего о его планах. 30 марта Эйзенхауэр объяснил их Черчиллю точно так же, как и в послании к Сталину. Черчилль был недоволен по нескольким причинам. Во-первых, ему казалось, что Эйзенхауэр превысил свои полномочия, напрямую советуясь со Сталиным; затем он полагал, что в своих планах тот выходит за рамки чисто военных вопросов, потому что, говоря о контактах между наступающими армиями, он определял основную стратегию с политическими последствиями; и вообще, сами планы он считал неразумными. Британские начальники штаба тоже были недовольны, считая, что их отстраняют, и тотчас же попросили отложить все переговоры с русскими.

Американские начальники штаба наотрез отказались останавливать Эйзенхауэра. Они защищали его стратегию как здравую, а действия как необходимые.

Черчилль изложил суть дела президенту в послании, отправленном 1 апреля (в тот же день, когда Сталин получил послание президента, в котором тот уверял, что переговоры в Швейцарии о возможной капитуляции немцев в Италии носят лишь предварительный характер). Суть точки зрения Черчилля заключалась в том, что основная ось наступления с запада не должна перемещаться к югу от Эльбы и Берлина. Среди его доводов можно выделить два: 1. Взятие Берлина будет «главным сигналом о разгроме для немецкого народа». 2. Русские войска почти наверняка захватят Австрию и войдут в Вену. Если они также возьмут и Берлин, не будет ли это превышением власти? Вывод его был таков: «Следовательно, я считаю, что с политической точки зрения нам следует как можно дальше зайти на восток Германии, и, если Берлин будет нам доступен, мы, безусловно, должны взять его». Заметим, что возражения, обоснованные военными причинами, которые британские начальники штабов сформулировали и поспешили передать американским соратникам, Черчилль нашел неубедительными. Он считал, что на них повлияла тревога, а не адекватная оценка ситуации и точка зрения, влияющая на действия Эйзенхауэра.

Эйзенхауэр пытался смягчить сопротивление премьер-министра, объяснив в послании к Черчиллю, отправленном 1 апреля, что, «чтобы обеспечить успех каждой из запланированных мною операций, я сначала сосредоточу войска в центре, чтобы занять необходимую мне позицию. Как мне сейчас кажется, следующим шагом должно быть форсирование Эльбы войсками Монтгомери, подкрепленными при необходимости американскими войсками, и достижение ими по крайней мере линии, включающей в себя Любек на [Балтийском] побережье». Относительно Берлина он не давал никаких обещаний; если город окажется доступным для захвата с запада, сказал он, почести будут разделены между американскими и британскими силами.

Черчилль признал, что мало чего добился. В своем ответе Эйзенхауэру от 2 апреля он снова повторил, что считает очень важным, чтобы западные армии «обменялись рукопожатиями» с русскими как можно дальше на востоке. 5 апреля он дружески заметил президенту, что изменения основного плана на самом деле меньше, чем показались при первом прочтении послания Эйзенхауэра к Сталину, и. чтобы выразить свои чувства, закончил так: «Одна из моих немногих латинских цитат: Amantium irae amoris integratio est». В министерстве обороны перевели это как «Милые бранятся – только тешатся» и направили Эйзенхауэру. На следующий день Черчилль в послании Сталину поддержал Рузвельта, защищающего переговоры в Швейцарии о возможной капитуляции в Италии.

Но эти открытые признания не завершили спора о том, стоит ли ценой невероятных усилий дойти до Берлина прежде русских. Объединенный комитет начальников штабов продолжал сопротивляться представлениям экзальтированных британцев. Он придерживался заключения, отраженного в меморандуме от 6 апреля: «Психологические и политические преимущества, которые даст возможный захват Берлина прежде русских, не должны исключать неотложных военных задач, которыми, по нашему мнению, являются уничтожение и расчленение немецких вооруженных сил».

Объединенный комитет позволил Эйзенхауэру инициировать события на Западном фронте, руководствуясь его прежними заявлениями и намерениями, которые он вновь подтвердил 7 апреля. Поэтому, когда Монтгомери попросил еще десять дивизий для главного рывка к Любеку и Берлину, Эйзенхауэр 8 апреля напомнил ему, что его основной задачей является поддержка наступления Брэдли с юга. Но, продолжил он, если Монтгомери удастся первым прорваться к Эльбе, тем лучше; а если потом, получив подкрепление, он сможет зайти за Эльбу к Любеку и Килю, это будет большая удача.

Таким образом, были установлены основные линии заключительного наступления с запада. Но несмотря на то, что никто не искал шанса дойти до Берлина раньше русских, этот шанс представился – не Монтгомери, а американцам – и был упущен. 11 апреля войска Соединенных Штатов под командованием генерала Симпсона, входившие в состав группы армий генерала Брэдли. дошли до Эльбы близ Магдебурга и на следующий день – день смерти Рузвельта – форсировали ее. Они находились всего в пятидесяти милях от Берлина. «Тогда, – писал позже Брэдли, – мы бы. вероятно, могли сделать рывок на Берлин, если бы хотели добиться этого любой ценой. Жуков еще не форсировал Одер, а Берлин уже находился на полпути между нашими войсками. Однако восточное направление для наступления Жукова было неизмеримо более удобным, нежели заболоченная дорога, низина, на которую мы вышли на западе».

Симпсон попросил у Брэдли разрешения идти на Берлин. Вряд ли это могло быть одобрено без кажущегося отступления от плана Эйзенхауэра, который он представил Сталину и с которым, вероятно, Красная армия согласовывала свои планы. Во всяком случае, вместо этого «главнокомандующий приказал ему [предположительно, Брэдли, который передал приказ Симпсону] удержаться на Эльбе, повернув свои части на север в направлении Любека и на юг в направлении Национального укрепленного района».