Филантропы в рваных штанах - Роберт Трессел

никогда на это не пойдет, а ее мачеха, уж это точно, не возьмет ребенка.

− Если ты сумеешь убедить ее к тебе вернуться, мы возьмем ребенка, − сказал Оуэн.

− Ты думаешь, твоя жена согласится?

− Она сама предложила это.

− Она говорила с Рут?

− Нет, со мной. Мы подумали, что для тебя это неплохой выход, а жене моей хочется, чтобы у нас был малыш.

− Туговато вам придется, − сказал Истон.

− Справимся.

− Конечно, − сказал Истон, − если возвратится Слайм, он, может, согласится что-нибудь платить на его содержание.

Оуэн вспыхнул.

− Не возьму я его денег.

После долгой паузы Истон сказал:

− Слушай, может, ты попросишь миссис Оуэн, чтоб она поговорила с Рут?

− Ладно, попрошу сказать ей, что ты хочешь помириться.

− Понимаешь, я не это имею в виду, − нерешительно произнес Истон, − пусть твоя жена просто предложит ей это и посоветует как лучший выход, а ты мне передашь тогда, что ответила Рут.

− Нет уж, − сказал Оуэн, не в силах больше сдерживать свое возмущение, − дело-то в том, что, если бы не второй ребенок, я от души бы посоветовал ей никогда не иметь с тобой ничего общего. Ты, похоже, думаешь, что ведешь себя очень благородно − соглашаешься на ее возвращение, но ведь ей сейчас живется лучше, чем с тобой. И я не вижу никакой причины − конечно, кроме второго ребенка, − зачем ей нужно возвращаться к тебе. Насколько я понимаю, у тебя была хорошая жена, а ты плохо обращался с ней.

− Я никогда с ней не обращался плохо! Сроду руки на нее не поднял − разве только один раз, да и то я ее не ударил. А она жалуется на меня?

− О нет. Мне жена пересказывает их разговоры; Рут обвиняет только себя. Но у меня есть свои собственные наблюдения. Ты, может, в самом деле никогда не бил ее, ты делал хуже − ты не обращал на нее внимания и подверг ее искушению. То, что случилось, − естественный результат твоего пренебрежения и невнимания к ней. И ответственность за это главным образом лежит на тебе, но ты, как я вижу, хочешь принять благородную позу, «простить виновную» − ты всего лишь «согласен», чтобы она вернулась, а мне кажется, было б гораздо правильнее, если б это ты просил ее простить тебя.

Истон промолчал, и после паузы Оуэн продолжил:

− Я бы ей не посоветовал вернуться к тебе на тех условиях, что ты предлагаешь и считаешь справедливыми. Если вы вернетесь па этих условиях друг к другу, не думаю, что это принесет вам счастье. Единственная возможность быть счастливыми для вас состоит в том, чтобы вы оба поняли: вы, каждый из вас, виновата, вам обоим есть что простить друг другу, простить и никогда больше об этом не вспоминать.

Истон ничего ему не ответил, а через несколько минут, там, где их дороги расходились, они попрощались.

Работали они сейчас у Раштона − красили фасад новой оранжереи в «Пещере» мистера Светера. На следующий день работы подошли к концу, и к четырем часам мальчик-подручный притащил тележку, на которую они сложили лестницы и весь оставшийся материал. Они вернулись в мастерскую, и, поскольку была пятница, все отправились в контору сдавать свои рапортички. По дороге домой у того перекрестка, где им нужно было расходиться, Истон вдруг вернулся к вчерашнему разговору. Весь день он был какой-то тихий, молчаливый, вряд ли проронил хоть слово, кроме тех, что требовались по работе, да и сейчас, когда он заговорил, голос у него прерывался.

− Я все думал насчет того, что ты мне вчера сказал, это верно ты говорил, справедливо. Я здорово виноват перед ней. Вчера я написал ей письмецо и так и говорю: мол, признаю себя виноватым. Я буду очень благодарен вам обоим, если ты и твоя жена поможете мне помириться с Рут.

Оуэн протянул ему руку, и, когда Истон пожал ее, Оуэн сказал:

− Можешь положиться на нас обоих, мы сделаем все, что от нас зависит.

Глава 51

СЫН ВДОВЫ

В полдевятого на следующее утро, когда они явились в мастерскую, Хантер сообщил им, что работы нет, но пусть приходят в понедельник, может, что-то подвернется. Они приходили в понедельник, во вторник и в среду, но ничего не подворачивалось, работы не было. В четверг утром погода стояла хмурая, холодная, небо было беспросветно серым, и пронизывающий северный ветер продувал унылые улицы. Оуэн, простудившийся еще на прошлой неделе, когда красил фасад оранжереи в доме Светера, пришел в мастерскую только к десяти. Он совсем разболелся, и ему бы вообще не надо было выходить из дома, если бы не безденежье. Как это ни покажется странным проповедникам бережливости, однако, несмотря на то, что Оуэну везло и он почти никогда не сидел без работы, им не удавалось ничего скопить. Мало того, все лето они не могли позволить себе хорошо питаться или купить что-то из одежды. Каждую неделю большая часть денег уходила на уплату долгов за квартиру или каких-нибудь других долгов, так что им нередко случалось отказывать себе во всем. Они ходили в дырявых ботинках, поношенной одежде и редко ели вдоволь.

Становилось все холоднее, и Оуэн боялся, что сляжет совсем, если будет ходить без пальто, поэтому им пришлось выкупить пальто из ломбарда, и эту неделю они жили впроголодь. Да и в другие недели было не лучше − все последнее время его рабочий день составлял только шесть с половиной часов-с полдевятого утра до четырех дня, а в субботу четыре часа − с половины девятого до часа. В результате его заработок − из расчета семь пенсов за час − составлял двадцать один шиллинг и семь пенсов в неделю, при условии, что он работает каждый день, а это отнюдь не всегда получалось. Иногда они простаивали без дела по три дня в неделю. Заработная плата тех, кто получал шесть с половиной пенсов в час, в неделю составляла один фунт два пенса, если не было простоев; у тех же, кто, как Сокинз, получали лишь пять пенсов в час, недельный заработок составлял всего пятнадцать шиллингов и шесть пенсов.

Ну, а когда они работали два-три дня в неделю, а бывало даже так, что всего несколько часов, то получка их в субботний вечер составляла полсоверена, или семь