Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

Но есть и второй способ проявить инициативу. Он заключается в вопросе: не становится ли существенною необходимостью в интересах государственных думать и очень думать о заместителе графа Толстого. Он очевидно как министр давно перестал существовать; он остался как тень чего-то, означающего порядок; но эта тень так слабеет и бледнеет, что ее уже совсем не замечают, и в Министерстве внутр[енних] дел по текущим делам директор департамента делает, что хочет, а в важных делах Толстой делает то, что ему ловко подсказывает Плеве, а Плеве имеет своею политикою противоположное тому, что нужно, что Вы ожидаете, и для чего назначен был гр. Толстой – его девиз abstention de pouvoir[749], а требуется проявление и усиление власти. Нет сомнения, что здоровье гр. Толстого настолько плохо, что он неизбежно [через] две недели после прибытия сюда заболеет, и опять все затормозится…

Ввиду всех этих соображений неволей наталкиваешься на вопрос: кому же быть преемником гр. Толстого? Ответ, как я писал Вам, лежит в Вашей мысли, если верно то, что Вам ее приписывают – в мысли назначить И. Н. Дурново! Другого не приищешь! А что он при Вашей инициативе может энергично действовать, это доказало то лето, когда он, будучи управляющим министерством, провел так скоро и решительно вопрос о языке в Остзейском крае[750].

Лучше выбора нельзя сделать, ибо кроме знания и опыта у И. Н. Дурново есть то, от чего давно, увы, с грустью отвыкли в России, уменье выслушать, принимать и, что важнее всего, ладить со всеми, и к тому же он пользуется всеобщею любовью и уважением.

И смел бы чутьем сказать – чем скорее это будет, тем лучше для порядка и для Ваших интересов спокойствия. И еще выгода: с вступлением И. Н. Дурново улетучится Плеве, этот чарующий, но страшный умный человек!

В заключение два слова о варящейся теперь каше отдачи «Московск[их] ведомостей»[751]. Дозвольте с Вами совсем откровенно поговорить. Тут творится что-то неладное, и долг преданности велит Вас предупредить, а за верность того, что я говорю, ручаюсь.

Делянов совсем, а Победоносц[ев] отчасти совсем одурачены и обойдены в этом деле гаденькою денежною интригою. Они стоят горою за отдачу «Моск[овских] вед[омостей]» [С. А.] Петровскому, бывшему у Каткова смиренным прислужником. Но барин умер, и холоп возомнил, и стал и нагл и нахален в своих замыслах. Вдова Каткова начала с ним продолжать дело, но теперь Петровский уже выкинул ее за борт.

Как человек это дрянь в полном смысле слова, как писатель – он бездарен, но затем как публицист он Побед[оносцеву] говорит о своей преданности Государю, а своим говорит: вот, дайте мне только забрать в руки газету, я тогда покажу им (Победон[осцеву], Делянов[у] и Кии) что я ни в чьей опеке ни нуждаюсь!

Почему же за него стоят?

Увы, по простой причине: его выдвигает [Е. М.] Феоктистов, начальник печати, а Феоктистов получал от Каткова содержание как корреспондент из Петербурга «Московских ведомостей»[752], а Петровск[ий] обязан ему платить втрое больше. Вот и все. А так как [М. Н.] Островский живет с мадам [С. А.] Феоктистовой, то и Островский горою за Петровского…

И вот на совещании у Делянова они забраковали шутка сказать – кого, – графа [А. А. Голенищева-]Кутузова, идеал чести и таланта, [Д. И.] Иловайского, а Петровского – выбрали, Победоносцева не было на совещании, но Феоктистов заговаривать зубы Победоносцеву умел не раз.

[Д. М.] Сольский и Вышнеградск[ий] против этой агитации и интриги, но она их не касается с нравственной стороны, а касается только с денежной.

Вероятно она и до Вас дойдет, эта интрига. Если дойдет, то смею полагать, что с Вашей стороны, чтобы никого не обижать, есть прекрасный выход: ввиду неизвестности – кто такое Петровский, дать ему в заведыванье «Моск[овские] вед[омости]» еще на год или на два года, но не больше, и тогда посмотреть, как он поведет дело.

А другой исход еще проще: почему же Петровскому, спросить Вы бы могли, а не талантливым людям!

Тут их ответ будет очень слаб! И Вы бы смело могли настоять на желании видеть «Моск[овские] вед[омости]» в руках более известного и талантливого издателя.

Но главное в этом деле – было бы, если Вы не допустили бы на 6 лет отдавать Петровскому «Моск[овские] вед[омости]» без этого опыта 1 или 2 лет.

Тогда вся интрига рухнет, и совет нечестивых не удастся!

Ваш старый слуга В.

От себя, со дна души, что могу сказать…

Вы знаете что я чувствую…

Скажу только что молюсь и молюсь о Вас с верою, укрепленною сознанием и чувством, что достоин сметь молиться за Вас!

Да хранит Вас Бог и Ангел Его да осеняет выздоровлением постели Ваших детей[753], и Вам да пошлет радости!

Вам Отцу, Вам Мужу, Вам Государю.

№ 59

Обо мне в ответ на обвинения К. П. П[обедоносце]ва

Всемилостивейший Государь!

Сегодня кончил мое послание Дневника[755] на Ваше имя и чувствовал на душе что-то хорошее, когда с час назад опять все во мне забушевало и перевернулось. В антракте между роббером винта [Т. И.] Филиппов мне сообщил наедине вот что, для моего сведения:

– Одно лицо, – сказал мне Филиппов, – обратился ко мне с такими словами: «Хорошо ли Вы делаете, Тертий Иванович, что участвуете в “Гражданине”»; «А что?» – спрашиваю я; «Да разве вы не знаете, что Победоносцев на другой день по приезде Государя из-за границы был у Него и до такой степени очернил Мещерского, что стер его совсем и уничтожил в глазах Государя». «Вам кто же это говорил», – спрашивает Филиппов. «А говорило мне одно из самых близких лиц к Победоносцеву».