Черчилль. Биография - Мартин Гилберт

«Мы, разумеется, не хотим вести политику, враждебную законным интересам Германии, – говорил Черчилль одному своему старому другу, – но вы должны осознавать, что, когда немецкое правительство говорит о дружбе с Англией, оно имеет в виду, что мы вернем им их бывшие колонии, а заодно согласимся предоставить им свободу действий в Центральной и Восточной Европе. Это означает, что они поглотят Австрию и Чехословакию в качестве предварительного шага по созданию гигантского центральноевропейского блока. Очевидно, что не в наших интересах потворствовать подобной агрессивной политике. Было бы крайне ошибочно и цинично покупать безопасность для себя за счет малых стран Центральной Европы. Не говоря уже о том, что способствовать установлению нацистской тирании над демократическими странами противоречит общественному мнению Британии и Соединенных Штатов».

Лондондерри Черчилль писал: «В настоящее время Германия, судя по всему, ведет такую политику, результатом которой станет агрессия и затем неизбежная аннексия своих маленьких соседей. Этим я не готов восхищаться. Германии очень легко добиться лояльности Британии: для этого ей просто не следует совершать преступлений. Остается только надеяться, что по прошествии времени диктаторы исчезнут, как и другие уродливые порождения катастрофы», – заключил Черчилль.

12 октября на обеде в Лондоне Черчилль в частной беседе выразил общее беспокойство по поводу слабости противовоздушной обороны. Присутствовавший на обеде Хенки написал Инскипу: «По тому, что я слышал от мистера Уинстона Черчилля, витийствовавшего на обеде в Тринити-хаус, я бы сказал, что у него довольно тонкое понимание ситуации, хотя позже он сказал мне, что не может использовать свои данные в парламенте при нынешнем опасном положении в мире».

В тот же день Черчилль получил письмо от полковника авиации Маклина, в котором сообщалось о предстоящем визите в Британию германской авиационной миссии во главе со статс-секретарем Министерства авиации генералом Мильхом. Маклин отправил Черчиллю и официальную записку с директивой главного маршала авиации Эдгара Ладлоу-Хьюитта о том, что собираются показать Мильху: «Мы должны собрать достаточно самолетов и устроить своего рода спектакль».

Министерство авиации решило позволить немецкой миссии проинспектировать по одному экземпляру каждого современного самолета. Так как ни один из них не был полностью укомплектован ни приборами ночного видения, ни турелями, министерство приняло меры, чтобы, во‑первых, получить по одной полностью оборудованной машине каждого типа и, во‑вторых, специально подготовить летчиков для демонстрационных полетов. «Вот дивная демонстрация состояния вооружений и летной подготовки!!!» – заметил Маклин.

Вдохновленный интересом, проявленным Хенки во время обеда, Черчилль послал ему копию письма Маклина, которого, не называя имени, назвал «высокопоставленным штабным офицером королевских ВВС». Сделав на письме пометку: «Секретно. Лично», Черчилль написал: «Как малую толику сведений о состоянии наших ВВС, посылаю вам приложенный текст. Это только для вашего личного осведомления, а наша дружба и ваша честь порукой, что происхождение его останется тайной. Но взгляните на факты! Мы пригласили к себе немецкую миссию – не представляю зачем. Прибывают весьма компетентные люди, а нами прилагаются отчаянные усилия, чтобы устроить мистификацию. Надо показать турель, как будто производство таких вещей у нас обычное дело. Нужно ли вообще ее показывать? Вы увидите, что была послана телеграмма одному из немногих, кто знаком с этой турелью, чтобы он организовал демонстрацию. Вы также узнаете, какие чувства испытывали высшие офицеры, которые должны в этом участвовать. Из заявления, сделанного офицером ВВС, вы узнаете, что его заставили взяться за подготовку этого спектакля, узнаете, как сложно поднять в воздух чуть больше ста самолетов, подавляющая часть которых (как без труда заметят немцы) вряд ли сможет достичь берегов Германии с грузом бомб».

Призывая Хенки принять меры, Черчилль писал: «Я помню, что вы сыграли существенную роль в спасении страны посредством создания системы конвоев. При удобном случае я мог бы раскрыть вам ужасающее состояние военной авиации, и никто не был бы рад больше меня, если бы мои сведения были опровергнуты. Но на вас лежит большая ответственность, возможно уникальная, вот почему я передаю дело в ваши руки. Пожалуйста, – закончил он, – верните мне документы, когда закончите работать с ними, поскольку я намерен подготовить меморандум премьер-министру. Разумеется, это не для публичного рассмотрения».

Хенки на некоторое время озаботился недостатками в программе перевооружения. Но главным образом он был возмущен, что Черчилль имеет доступ к секретной информации. Его ответ представлял собой развернутый, на восьми страницах, упрек: «Не стану в нынешних обстоятельствах выяснять, кто был вашим информатором, – написал Хенки, – но, не скрою, весьма встревожен тем фактом, что вы получаете так много закрытых сведений. Мы с вами старые друзья, – продолжал Хенки. – Мы вместе охотились в опасных и трудных условиях. Я всегда ценил вашу дружбу. Частые похвалы от того, кем я безмерно восхищаюсь, были и остаются для меня огромной поддержкой, тем более в такие тревожные времена, которые мы переживаем. Поэтому я чувствую, что могу совершенно прямо сказать вам, что думаю по данному поводу. Меня поражает, что высшие офицеры непосредственно общаются с одним из ведущих государственных деятелей, который, при всем его патриотизме, ни у кого не вызывающем ни малейшего сомнения, тем не менее рассматривается всеми как критик тех ведомств, в которых служат эти офицеры. Закулисная информация может только подпитывать недоверие и оказывать разрушительное действие на дисциплину». Он предложил Черчиллю дать своим информаторам «дружеский совет»: во‑первых, в интересах армии, а во‑вторых, их собственной карьеры и репутации, чтобы они обращались не к нему, а к своим непосредственным начальникам. Обескураженный отповедью Хенки, Черчилль коротко ответил: «Мой дорогой Морис, я, по правде говоря, не ожидал получить от вас многословного поучения, тем более что, вопреки своему обыкновению, строго конфиденциально передал вам сведения в интересах общества. Благодарю вас за то, что вернули бумаги, и можете быть уверены, что я больше не побеспокою вас таким образом. Искренне ваш, Уинстон С. Черчилль».

Черчилль отправил свой ответ Хенки 21 октября. Ему было неизвестно, что за девять дней до этого секретный документ о состоянии британской авиации вызвал панику в правительственных кругах и привел к внутреннему конфликту. Это был меморандум штаба ВВС, который Суинтон раздал членам кабинета министров. В нем сообщалось, что к декабрю 1939 г. Германия будет располагать 3240 самолетами против всего лишь 1736 британских. Суинтон отмечал: «Всем совершенно очевидно, что британские противовоздушные комплексы не будут оснащены согласно программе до 1941 г. Причем, по оценке подкомитета по обороне, даже выполнение этой программы не обеспечит достаточной безопасности. Таким образом, к 1939 г. мы не достигнем паритета с Германией в ВВС, что провозглашалось целью правительства его величества и было обещано стране мистером Болдуином».

Убедившись, что Британия не сможет догнать Германию в авиационной гонке, Черчилль направил всю свою энергию на создание единого фронта против нацизма. Присутствуя на завтраках неформальной организации «Свобода и мир», он расширил контакты как среди лейбористов, так и среди соратников по Консервативной партии. 2 ноября он свел в отеле «Савой» министра иностранных дел Энтони Идена и мэра Манчестера, социалиста Джозефа Тула. «У нас тут маленький «центр», – объяснял Черчилль лорду Дерби, – который добивается, чтобы все партии, особенно левые, выступили за перевооружение Британии, объединение западных демократий (Франции и Британии) и обеспечение мира посредством усиления британского военного могущества».