Последний рыцарь короля - Нина Линдт

«Мудрости свойственно открывать глаза, глупости – рот», – не раз говорил король, возмущаясь тому вздору, что болтали женщины вокруг.

– Но вы сами просите некоторых из них говорить, – возражал де Болье.

– Донна Анна говорит мало, но каждый раз говорит хорошо. Она не болтает ни в моем присутствии, ни в кругу друзей. Пока рты остальных не закрываются, посмотрите, она молча внимает им, слушает, никогда не перебивает, она редко вступает в споры, но даже споря, она крайне сдержанна.

Поговорив с де Болье, донна вернулась в свои покои, где ее уже ждал дядя Август, который приехал из поместья по случаю готовящегося праздника. Веселье понемногу охватывало всех, в предпраздничной суете смех, шутки, разговоры не смолкали. Николетта, служанки, Катрин, донна бегали из комнаты в комнату и примеряли платья. Несмотря на то, что донна решила не менять свой наряд, нужно было, чтобы Катрин и Николетта оделись как можно красивее. Мужчины сидели в кабинете, празднично одетые и причесанные, принимали подарки, которые отовсюду присылали донне. Пакито сновал из кабинета в спальни, спрашивая женщин, сколько еще они будут наряжаться, и доставлял неутешительные новости мужчинам. Опираясь на каминную полку, Герцог д'Эсте распоряжался, куда ставить цветы, класть дорогие материи, ковры, сладости, корзины с фруктами, украшения и платья, которые приносили донне. Это был массовый протест любящих донну людей против неизвестного убийцы, который желал ей смерти. Все слали ей подарки, отовсюду приходили посыльные, комната была забита сундуками, шкатулками, коробками, свертками с добром.

Вильям Уилфрид и Винченцо Доре, пока Герцог занимался приемом подарков, а Август причесывал свою шевелюру, говорили о посвящении Винченцо в рыцари. Вильям уже ходатайствовал перед королем за Винченцо, и Людовик не возражал. Примерно через неделю, во время празднования Рождества Богородицы, должно было состояться посвящение в рыцари, и Винченцо тщательно готовился к этому событию, изводя Вильяма вопросами. Вильям не знал всего ритуала, так как его посвящение произошло, когда король был в плену, и прошло без особого пафоса. Но рыцарь пугал и подбадривал Винченцо, выдумывая все новые обычаи и ритуалы, сопутствующие этому торжественному событию. Он как раз рассказывал о том, как Винченцо должен будет пролежать два часа, облепленный лягушками и жабами, как Пакито торжественно провозгласил, что донна идет к ним.

Донна Анна вышла и радостно приветствовала Августа. Он немного отстранил ее от себя, в восхищении посмотрел на нее и сказал массу комплиментов, таких искренних и добрых, что донна обняла его еще раз.

– Посмотрите, донна, сколько подарков вам навезли, – Герцог д'Эсте широким жестом обвел кабинет. Донна созерцала нагромождение вещей, не решаясь взяться за что-нибудь, как вошел де ла Марш. Рядом с ним шел паж, неся на подушечке небольшую шкатулку.

– Донна Анна, – низко склоняясь перед ней, де ла Марш поцеловал протянутую ему руку. – Все готово, все ждут вашего появления. А это маленький презент от меня, ведь все же я чувствую себя виноватым за то, что произошло в Париже.

– Не вините себя понапрасну, друг мой, – улыбаясь, ответила донна.

Она открыла шкатулку и ахнула от восхищения. На красном бархате подкладки блестело прекрасное ожерелье из жемчуга, чередующегося с бриллиантами.

– О, граф, – донна умоляюще посмотрела на него, – я не могу принять такой великолепный подарок. Это очень дорогая вещь. Вам она стоила целое состояние.

– А я не приму вашего отказа, донна, – возразил де ла Марш. – Я дал слово герцогу Бургундскому оберегать и баловать вас, и если я не выполню ни того, ни другого, перестану уважать себя.

С этими словами он помог донне надеть ожерелье и жестом отослал пажа.

– Боже мой, – воскликнул он, оглядевшись, – да никак, все решили вас побаловать, донна!

При этих словах все засмеялись, только Герцог д'Эсте недовольно ухмыльнулся. Вошли Катрин и Николетта, и все принялись рассматривать подарки и посылки. Все спешили уйти, но нужно было хотя бы просмотреть их, чтобы знать, кого поблагодарить за подарки.

Анна проводила рукой по сверткам из тканей, распаковывала сложенные платья, шали, накидки, рассматривала украшения и драгоценные камни, шелковые и золотые пояса с подвесками, выдвигала ящики шкатулок с эмалированными орнаментами, даже присела на подаренный Жоффруа де Сержином стул, богато украшенный резьбой, с ножками в виде лап льва и львиным хвостом сзади, сидение и спинка были затянуты темно-синим бархатом с золотой вышивкой. Усевшись на стуле, донна распаковала одну из деревянных шкатулок и, раскрыв ее, обнаружила там восточные сладости. Недолго думая, она запихнула себе в рот кусочек и, несмотря на возмущение Николетты, говорившей, что она наестся сладостями, донна запихнула кусочек в рот Пакито, который стоял возле нее. Потом она захлопнула шкатулку и взяла следующую. Здесь лежали красные перчатки из атласа, расшитые серебром, и от них поднимался такой чувственный аромат, что донна не раз его вдохнула, прежде чем закрыть шкатулку. Развернув следующий сверток, она увидела четыре серебряных кубка с виноградной лозой и восхищенно вертела их в руках.

Просмотр мог продолжаться бесконечно, Герцог начал торопить их, и они наконец вышли из замка в сад, где уже играли музыканты и гуляли гости.

Увидев донну, спускающуюся по парадной лестнице, все радостно приветствовали ее, и поднялся такой шум, что совершенно ничего нельзя было разобрать. Сотни голосов слились в один гул, и донна поняла, что напрасно потратила столько времени, впопыхах разглядывая подарки – у нее не было возможности ни с кем поговорить. Когда ее обняла какая-то дама, донна не сразу поняла, что это Маргарита де Бомон, настолько тесно и людно было. Вместе с четой де Бомон донна и ее друзья прошествовала к столу, ее посадили возле центра, где сидели король и королева, и по другую руку от короля донна заметила в удалении де Бове. Она знала, что он будет на празднике, поэтому не удивилась, только разочарованно покачала головой – неужели, вопреки ее желанию, никакие дела не смогли задержать де Бове в Париже?

Принц Филипп и принц Людовик приветствовали донну, и, заметив их, она подняла свой кубок, чтобы поприветствовать их в ответ. Маргарита де Бомон рассказывала ей о том, как они с мужем стараются спасти его имение, которое ему пришлось заложить по возвращении из похода, чтобы прокормить семью. У них было двое детей, которых она оставляла на сестру и мать, теперь еще прибавился ребенок, оставленный ей сошедшей с ума кузиной, да и Маргарита была снова беременна. Анна предложила им помощь: жить в имении герцога Бургундского. Маргарита радостно согласилась, но потом снова опечалилась:

– Все будет зависеть от того, согласится ли Жан. Он слишком раним в вопросах чести.

– Я поговорю с Жаном, – успокоила ее донна Анна. – Я найду способ убедить его.

В честь донны, короля, рыцарей, покрывших славой свои имена, произносили речи. Весь люд и бедняки веселились за пределами замка, на поле, где расставили грубые столы, куда слуги носили пищу, песни, хохот и музыка долетали иногда и до королевского сада. Здесь тоже танцевали и пели, но в иной манере, нежели простолюдины.