Соловушка НКВД - Юрий Мишаткин

— Тоже спешите в Сибирь-матушку? С радостью для вас потеснимся.

Николай Степанович обернулся на голос и узнал Непейводу.

— Не забыл, как после тухлой воды в камере у себя в кабинете потчевали свежей из графина. Век буду помнить, и как на допросе дали курнуть.

— Как сидится? ― перебил Магура.

— Не впервой видеть небо за решеткой в крупную клетку, Рад, что избежал высшей меры ― приняли во внимание, что не принес вреда советской власти.

— Не успели, ― поправил чекист.

Непейвода пропустил замечание мимо ушей.

— Еще учли, что лично отправил к праотцам германца Яшку Дубкова, не дал ему стрелять ракетами, за это вместо пули получил двадцать годков зоны.

Слушать разглагольствования у Магуры не было ни желания, ни времени. Последний бокс занимали две женщины: одна спала, отвернувшись к стене, другая, с копной нечесанных седых волос, тихо, но внятно произнесла сквозь сжатую вставную челюсть:

— А от меня не услышите радости от встречи, тем более благодарности. ― Учительница музыки (она же Хорек) опалила Магуру ненавидящим взглядом. ― Век бы вас больше не видеть! Ни о чем не жалею ― свои годы прожила не напрасно, оказывая посильную помощь моему дорогому фатерлянду, которого люблю, как любила бы, лелеяла собственных, к сожалению не рожденных, детей Раз судьбе стало угодно снова нас столкнуть, извольте сообщить мой маршрут, что следует ждать.

— Вас ожидает Москва, завершение следствия, трибунал, ― ответил Магура. ― Приговор зависит от вашего благоразумия. Поможете выйти на скрывающихся до поры до времени в нашем тылу других агентов абвера, и положенную в военное время за шпионаж высшую меру наказания заменят отправкой за колючую проволоку.

— Пребывание в лагере на Севере, в краю вечной мерзлоты, не заходящего летом и не всходящего зимой солнца равносильно пытке. Лучше пуля в сердце, нежели голодать, болеть цингой, дистрофией.

— Вид у вас вполне бодрый, дождетесь победы.

«Хорек» скривила узкие губы:

— Чьей победы? Уж не вашей ли? После массовых репрессий выселений малых народов Кавказа, Крыма, уничтожения комсостава, не-завершения перевооружения, позорной сдачи территорий, громадных людских потерь на фронтах о победе может мечтать лишь круглый дурак, лишенный мозгов идиот! Сo дня на день непобедимые армии вермахта под фанфары войдут в Сталинград, следом захватят Москву, Ленинград, двинутся к Уралу. В войну вступят союзники Германии Турция с Японией, они оккупируют Закавказье, Дальний Восток.

Хорек долго бы брызгала слюной, но Магура не стал слушать, вернулся в санитарный вагон, сожалел, что отсутствие радио, свежих газет не позволяет узнать положение на фронтах.

От Советского Информбюро

В течение ночи 20 августа наши войска вели бои с противником в районе юго-восточнее Котельниково, а также в районе Пятигорска. В районе Клетской наши войска предприняли несколько контратак. На других участках фронта никаких изменений не произошло.

Из информационной сводки главного командования вермахта

В междуречье Волги и Дона южнее Сталинграда 19 августа взяты штурмом позиции противника. Авиация нанесла удары по железной дороге и тыловым коммуникациям.

Из письма немецкого солдата

На этих днях падет Сталинград и решится дело с Россией. Дела у нас идут как по маслу. Сталинград будет полностью уничтожен. Пленные очень забитые, необстрелянные вояки, которые должны были отстоять город, но это им не удастся.

На первой остановке Клава спрыгнула на щебенку насыпи, заспешила к пристанционному рынку, где на прилавке был выставлен нехитрый товар. Не торгуясь приобрела соленые огурцы, пару пучков моркови, горку яблок, домашней выпечки пирожки, репчатый лук, помидоры.

— Бери, милая, заодно и махорку ― прошу недорого, насквозь курящего пробирает, голова светлеет, ― предложила торговка.

— Спасибо, не курю, ― отказалась девушка.

— Так твои мужики с удовольствием употребят и станут за заботу благодарить.

— Моим мужикам, особенно раненным в грудь, запрещено дымить, к тому же у многих руки в бинтах ― не свернуть самокрутку. Скорее бы довезти до стационарного госпиталя.

Торговки заспешили, перебивая друг друга:

— Бери все без оплаты!

— Самосадом, как оклемаются, всласть накурятся!..

— Овощи и фрукты помогут быстрее зарубцеваться ранам!

Не дожидаясь согласия, наотрез отказавшись от оплаты, торговки нагрузили сержанта всем, что принесли для продажи. Клава принялась благодарить, но ее не слушали.

— Может, наших мужей и сыновей, которые нынче воюют, тоже угостят.

Девушка оставила на прилавке пять червонцев, бегом вернулась к вагону, возле которого Горелов беседовал с мужчиной неопределенных лет в нелепом летом кожаном пальто, портфелем в одной руке, саквояжем в другой.

— Изъясняйтесь короче и понятнее, ― потребовал старший лейтенант.

Мужчина заспешил:

— Прошу вашего содействия, верю, что встретил имеющего доброе, отзывчивое к чужому горю сердце, поможете попавшему в весьма затруднительное положение.

— Что нужно от меня?

— Довезти до Саратова. Вторые сутки маюсь на станции. На проходящие поезда не продают билетов, впрочем, для приобретения не имею литера. Буду безмерно благодарен, если возьмете с собой, готов заплатить сколько потребуете. Назовите сумму.

Горелов нахмурился.

— Предлагаете взятку?

Мужчина затряс головой:

— Ни в коем случае! Лишь оплатить любезно оказанную услугу, ― не дожидаясь согласия, жаждущий как можно скорее покинуть станцию, выронил банкноты с портретом Ленина. Побледнел, присел на корточки, стал с поспешностью собирать рассыпавшиеся купюры.

Горелов потребовал предъявить документы. Мужчина залепетал нечто невразумительное, попятился. Пришлось Сергею крепко взять его за локоть, обыскать. Из пиджака на свет появились паспорт, из саквояжа в банковских обертках тугие пачки сторублевок.

— Откуда подобное богатство?

Желающий уехать потерял дар речи. После приказа: «Следуйте!», с трудом передвигая ноги, двинулся к зданию станции.

В вагон Горелов вернулся довольно скоро. Не успел отдышаться, как состав тронулся. Не дожидаясь расспросов поведал, что сдал задержанного в линейное отделение милиции.

— Заведовал местной сберкассой. Клялся всеми святыми, родственниками, собственным здоровьем, что казенные деньги не похитил, а сберег от бомбардировки, но веры ему нет.

Под протяжный гудок паровоза Клава соорудила салат, пять румяных, еще теплых пирожков Горелов отнес машинисту и кочегару.