Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Аргументы и контраргументы сторон известны. Остается их напомнить. Что же было у властей на Ленина и большевиков в июле 1917 года?

Усилия, направленные на предотвращение возвращения Ленина в Россию, изначально включали в себя обвинения в его шпионаже в пользу Германии. Еще в конце марта к Никитину явился офицер филиала 2-го бюро французской разведки Пьер Теодор Лоран и вручил «список предателей из 30 человек, во главе которых стоит Ленин». В апреле при переходе линии фронта с немецкой стороны был задержан прапорщик 16-го Сибирского полка Д. С. Ермоленко. Он показал, что был завербован в концлагере для ведения пропаганды сепаратного мира в российских войсках. Его не расстреляли, поскольку ранее Ермоленко работал в полиции и военной разведке, а также поделился сообщенной ему офицерами немецкого Генштаба конфиденциальной информацией о подрывной работе, которую ведут в России один из лидеров «Союза освобождения Украины» А. Ф. Александр Филаретович Скоропись-Иелтуховский и Ленин. Понятно, что цена этой информации была невысока: никто и никогда не стал бы делиться информацией о своих «суперагентах» с пленным прапорщиком.

В списке доказательств получения Лениным немецких денег неизменно фигурировал факт резкого роста тиражей большевистских изданий. Действительно, активность большевистской прессы весной — в начале лета 1917-го не могла не показаться подозрительной: чересчур быстрое становление «Правды», приобретение крупной типографии «Труд». К началу июля «партия имела 41 печатный орган, из них 29 на русском и 12 на других языках»[1740].

Защитники Ленина утверждают, что «Правда» была прибыльным проектом: так, в июне расходы на ее издание составили 100 тысяч рублей, доходы от распространения — 150 тысяч; а кроме того, с марта по октябрь в фонд «Правды» поступило около полумиллиона рублей. А многие большевистские издания публиковались за государственный счет, как то предполагала «Декларация прав солдата». Деникин писал, что «вся эта социалистическая и, в частности, большевистская литература на основании пункта 6-го Декларации хлынула беспрепятственно в армию. Часть — стараниями всевозможных партийных «военных бюро» и «секций» Петрограда и Москвы, частью — при посредстве «культурно-просветительных комиссий» войсковых комитетов. Средства были разнообразные: одни исходили из темных источников, другие — взяты полупринудительно из войсковых экономических сумм, третьи — легально отпущены старшими военными начальниками из числа оппортунистов. Так,…генерал Гутор открыл фронтовому комитету на эту цель кредит в 100 000 рублей… Главнокомандующий Северным фронтом генерал Черемисов субсидировал из казенных средств ярко большевистскую газету «Наш путь»[1741]. «Окопную правду» финансировал Исполком Советов солдатских депутатов 12-й армии, гельсингфорскую «Волну» — судовой комитет броненосца «Республика» и т. д.[1742].

Данилкин замечает, «что «краудфандинг» был вполне эффективным источником финансирования: так, после майской речи Ленина даже те солдаты, которые пришли на его выступление, чтобы посмотреть на немецкого шпиона, снимали с себя Георгиевские кресты, передавали на трибуну — и просили принять их на издание «Правды»; и это без единого намека самого Ленина на сбор средств. Известно, что в период гласности, особенно в первое время, оппозиционная пресса чувствует себя неплохо… От крупных заводов приходило по 5-10 тысяч рублей; наверное, деньги собирались не только по рабочим — но и от частных спонсоров; большевики имели такой опыт и умели это делать»[1743]. Для прессы денег хватало и без немцев.

В качестве источника средств для финансирования Ленина во всех версиях выступает правительство Германии, действительно тратившая на подрывные цели в государствах-противниках большие средства. В качестве передаточного звена называют Гельфанда (Парвуса). В том, что он работал на немецкую разведку, сомнений нет никаких. Ганецкий действительно работал в экспортной фирме Парвуса в Копенгагене. Контрагентом Ганецкого в Петрограде действительно была Екатерина Маврикиевна Суменсон, ранее работавшая у брата Ганецкого в Варшаве.

Никитин утверждает, что до конца июня им были перехвачены три письма от Ленина Парвусу. «Содержание писем весьма лаконично… «работа продвигается очень успешно», «мы надеемся скоро достигнуть цели, но нужны материалы», «присылайте побольше материалов»… Не надо было быть графологом, чтобы, положив рядом с письмом рукопись Ленина, признать везде одного и того же автора… Александров привез двух присяжных графологов,…которые, не задумываясь, и утвердили наше общее мнение. Письма эти читали все мои помощники и Переверзев».

Еще одно направление расследования было связано с деятельностью активного члена Петросовета Мечислава Юльевича Козловского. «С первых же шагов, — рассказывал Никитин, — нашими агентами было выяснено, что Козловский по утрам обходил разные банки и в иных получал деньги, а в других открывал новые текущие счета… Расследование, однако, приняло серьезный характер лишь после того, как блестящий офицер французской службы, капитан Пьер Лоран вручил мне 21 июня первые 14 телеграмм, которыми обменялись Козловский, Фюрстенберг, Ленин, Коллонтай и Суменсон. Впоследствии Лоран передал мне еще 15 телеграмм»[1744].

Лоран не сообщил источник информации: «подслушали ли они их где-то по телефонным линиям, «сцапали» непосредственно на петроградском телеграфе или подкупили человека в нужном месте. Но французская и английская разведки работают слаженно и источники не выдают. Они исследуют бойкое телеграфное сообщение между датской «Торговой и экспортной компанией» из Копенгагена, ее представительством в Стокгольме, фирмой «Фабиан Клингсланд» из Дании и ее филиалом в Петрограде, движение на счетах между скандинавским «Ниа Банкен» и русским Сибирским банком в Петрограде, поскольку там нередко возникают имена революционерки Александры Коллонтай и поляка д-ра Козловского, о которых французская секретная служба знает, что оба они близки к движению вокруг Ленина»[1745].

Через два дня после получения этих телеграмм Терещенко привез Лорана «вечером к… князю Львову, на квартире которого собрались еще несколько министров… Лоран пояснил, что такой живой обмен телеграммами, независимо от их содержания, является прямой уликой против большевиков, обличающий их в тесной связи с немцами. Князь Львов слушал, но не высказывался. Терещенко склонялся к мнению Лорана… Некрасов продолжал разъяснять, что телеграммы не могут служить поводом для ареста. Остальные министры колебались. Спорящие стороны остались при своих мнениях»[1746].