Ковчег спасения - Аластер Рейнольдс

Ее голос зазвучал громче – наверняка это стоило невообразимых для больного человека усилий.

– Капитан, слышишь меня? Теперь ты корабль Клавэйна. Я больше не триумвир.

– Капитан? – удивленно спросил Клавэйн.

– Вы скоро выясните, в чем дело, – улыбнулась Вольева.

– Я позабочусь о беженцах, – пообещал изрядно растроганный Клавэйн и добавил, кивнув Хоури: – Даю слово, триумвир, что не подведу вас.

Вольева пренебрежительно махнула рукой:

– Я верю. По всему, вы не из тех, кто бросает слова на ветер.

Тот поскреб в бороде:

– Есть еще кое-что…

– И это, должно быть, оружие. Не беспокойтесь, я уже все обдумала.

Он терпеливо ждал, глядя на умирающую женщину, чье тело было почти незаметно под складками одеяла.

– Выслушайте мое предложение! – потребовала Илиа, и ее голос походил на шелест ветра. – Менять я его не стану, торговаться тоже… Эй, как там тебя? – спросила она у Антуанетты. – Фамилия?

– Бакс, мэм, – выдавила девушка.

– Хм, – утомленно изрекла Вольева, будто ничего скучнее в жизни не слышала. – Этот твой грузовик… он и в самом деле большой и быстрый?

– Ну да, – кивнула девушка.

– Тогда я его заберу. После эвакуации он тебе не понадобится. Только уж постарайся управиться раньше, чем я отдам концы.

Клавэйн посмотрел на Бакс, потом на триумвира.

– Илиа, зачем вам грузовик?

– Ради славы. – Вольева усмехнулась. – Славы и искупления. Что мне еще, по-вашему, остается?

Антуанетта сидела одна в рубке корабля, принадлежавшего ее отцу. Корабля, который любила, а потом возненавидела и который стал частью ее самой, почти плотью и кровью. Знала, что видится с ним в последний раз. К лучшему или к худшему, но теперь все в жизни изменится. Заканчивается цепь событий, начавшаяся с исполнения глупого детского обещания, с полета от «карусели» Новый Копенгаген к газовому гиганту. Замысел этот, при всей его опрометчивости и нелепости, был рожден чистым любящим сердцем, а завел прямиком на войну, в свирепое горнило истории. Если бы Антуанетта сумела предвидеть хоть малую часть последствий: что безнадежно запутается в делах Клавэйна, окажется участницей драмы, начавшейся за века до ее, Антуанетты, рождения, что будет оторвана от дома, улетит от него на многие световые годы, на десятилетия, – возможно, тогда не решилась бы двинуться с места. А может, и наоборот, стиснула бы зубы, преодолела страх и сделала то, что обещала себе однажды. Скорее всего, так и было бы. Если уж ты научился добиваться своего вопреки любым обстоятельствам, то это на всю жизнь. Правда, до похорон в газовом гиганте едва ли вставал вопрос, не сделать ли упрямство жизненным кредо. Но теперь – самое время. Отец, конечно, отругал бы, но в глубине души наверняка бы одобрил и даже гордился бы дочкой.

– Корабль?

– Да, Антуанетта?

– Ты можешь снова называть меня юной леди.

– Да я это в шутку, – ответил Зверь, вернее, Лайл Меррик.

– Папа не ошибся в выборе опекуна. Ты и в самом деле присматривал за мной на совесть.

– Как мог. Правда, мог я далеко не все, и вы не слишком старались мне помочь. Ничего удивительного, с вашей-то наследственностью. Родитель был не самым осторожным человеком в Ржавом Поясе.

– Но мы с тобой все-таки уживались. А это чего-то да стоит!

– Наверное.

– Корабль… нет, Лайл…

– Антуанетта?

– Ты ведь знаешь, чего хочет триумвир?

Меррик не отвечал несколько секунд. Антуанетта всегда считала эти паузы нарочитыми – запрограммированными, чтобы корабельный интеллект походил на человеческий. Но они, оказывается, настоящие. Симуляция Меррика формировала мысли с почти такой же скоростью, как и обычный человек, и перерывы в речи означали неподдельные сомнение и нерешительность.

– Ксавьер мне рассказал.

Антуанетта обрадовалась. По крайней мере, не ей выпало сообщить Меррику о том, что его ждет.

– Когда мы увезем с Ресургема всех, кого сможем, триумвир заберет «Буревестник». Говорит, ради славы и искупления. Лайл, похоже, она хочет погубить и себя, и тебя.

– Антуанетта, я пришел к почти такому же выводу. – Синтезированный голос Меррика был до жути спокойным. – Насколько я понял, она умирает. Так что вряд ли задуманное ею предприятие – самоубийство в обычном смысле. Правда, разница тут несущественная. Видимо, она хочет как-то загладить свои грехи.

– По словам Хоури, ее подруги, она совсем не тот изверг, которым ее считают ресургемцы. – Антуанетта изо всех старалась говорить так же спокойно, как и Меррик. Ведь они вплотную подошли к теме, которую ни один не хотел затрагивать первым. – Но на ее совести наверняка немало пятен.

– То есть мы с ней два сапога пара, – заключил Меррик. – Да, Антуанетта, я понимаю, к чему вы клоните. Но не стоит беспокоиться обо мне.

– Она считает тебя всего лишь машинным интеллектом. Правды ей никто не скажет, ведь все хотят ее согласия. От нее сейчас так много зависит. Да если и скажут, вряд ли она передумает… – Антуанетта помолчала, ненавидя себя за слабость, чуть сдерживая слезы. – Но ведь ты умрешь! Как умер бы много лет назад, если бы папа с Ксавьером не помогли тебе!

– Антуанетта, я заслуживаю смерти. Поскольку совершил страшное преступление и ушел от правосудия.

– Лайл…

Слезы застили глаза, и не было сил сдержать их. Глупая, слабовольная девчонка! Она любила свой корабль, затем возненавидела за многолетний обман. А потом полюбила снова. Ведь и корабль, и призрак Лайла Меррика – свои, родные. И больно так, будто нож поворачивается в ране. Потерянное и вновь найденное, и оттого дорогое вдвойне, вырывает из рук эта мерзавка Вольева…

И почему так вышло, а? Антуанетта всего лишь хотела исполнить давнее обещание…

– Послушай, ведь можно переписать. Вынуть тебя и заменить обычной гаммой. Вольева и не узнает.

– Нет. Мое время тоже пришло. Если уж она хочет славы и искупления, отчего бы мне не разделить с ней то и другое?

– Ты уже сделал достаточно. Больше нет нужды в самопожертвовании.

– Но я сам хочу. Неужели собираетесь меня удерживать против моей воли?

– Нет. – Ее голос дрогнул. – Не собираюсь.

– Антуанетта, вы можете мне кое-что пообещать?

Она протерла глаза. Ей было стыдно за слабость, но одновременно в душе появилась странная легкость, почти радость.

– Что, Лайл?

– Вы ведь будете вести себя хорошо и не наделаете глупостей?

– Да, конечно. Я обещаю.

– Спасибо. Хочу сказать кое-что напоследок. С эвакуацией я могу справиться и сам, не нужно летать со мной. Больше того, я наотрез отказываюсь пускать вас на борт и подвергать опасности! Что, резко звучит? Вы, небось, и не думали, что посмею отказать?