Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин

Румянцев вел это дело так тонко и искусно, что не знаешь, чему более удивляться: военным ли его способностям или дипломатическим дарованиям. Результатом трудов его, в вопросе Татарском, было: обезсиление Крыма, сформирование нашей партии в Татарском народе, устройство там правительства, которое, без Русскаго да и нет, не смело ничего предпринимать и, ни за один день вперед, поручиться в своем существовании. Общее мнение утверждает, что Потемкин, в деле присоединения Крыма, более всего успел деньгами; но и это не так. Разсыпая золото Татарам в течение пяти лет, Румянцев не только этот путь приготовил Потемкину, но мог руководить своими указаниями… Исполнителями его распоряжений на месте были: князь Прозоровский, Суворов, Бринк и другие…»

Историк Сокович в «Историческом обзоре деятельности графа Румянцева-Задунайскаго и его сотрудников: князя Прозоровскаго, Суворова и Бринка, с 1775 по 1780 год» пришел к выводу: «В судьбе Крыма и Татар, он (т. е. Потемкин. – В. П.) является не более как только счастливым пожинателем тех плодов военнаго искусства, дипломатической изворотливости и твердости характера, которыми отличался предшествовавший ему на том же поприще граф Румянцев. За Потемкиным осталась слава присоединения Крыма к России, и единственно потому, что он окончил дело, начатое и почти до конца доведенное героем Задунайским».

Возвращая Крым, Россия лишь восстанавливала историческую справедливость, нарушенную Чингисханом и его потомками, занявшими Крым и все южное побережье России.

Об этом думал Румянцев за долгую дорогу в Петербург.

Совсем другие заботы терзали императрицу: 15 апреля 1776 года внезапно скончалась супруга наследника престола великая княгиня Наталья Алексеевна. Сначала Павел горевал, но потом пришлось ему рассказать о письмах великой княгини, оставленных в ее столе. Эти письма открывали мерзкую душонку покойной, и Павел не присутствовал даже на похоронах ее. И теперь необходимо срочно подыскать более подходящую супругу для наследника престола: род Петра Великого должен быть продолжен. И завязалась бурная переписка с Фридрихом II, ее мудрым наставником, другом и союзником. А вскоре прибывший принц Генрих подсказал имя возможной великой княгини. Так возникла мысль о поездке великого князя в Берлин на смотрины будущей супруги.

В эти летние дни 1776 года и Фридрих II испытывал сложные чувства: за многие годы он так свыкся со своим одиночеством, которое давало ему определенные выгоды, много читал, писал деловые письма чуть ли не во все столицы Европы, сообщаясь непосредственно с царствующими лицами, естественно, не упуская из своих рук те нити, которыми он управлял своим королевством. Но вот вскорости приедет великий князь Павел на смотрины невесты, и ему придется на какое-то время выйти из своего затворничества и вести светский образ жизни, от которого он давно уже отвык, наслаждаясь своим уединением в тихом удобном Потсдаме. Но ничего не поделаешь…

Фридрих прекрасно знал все, что творилось в петербургском дворе, знал о противоречиях между матерью и сыном царствующего дома. Донесения посла Сольмса и письма тайных агентов способствовали тому, что он был в курсе всех, даже самых интимных, подробностей жизни Екатерины и Павла, их окружения. Сначала он горевал, узнав о смерти великой княгини Натальи Алексеевны, но потом, прочитав опубликованную во многих европейских газетах корреспонденцию о причинах ее смерти и о том, что она по своему сложению не могла дать наследников российского престола, узнав из тайных донесений, что она была неверна Павлу, слухи о чем доходили до него, но теперь были неопровержимо доказаны письмами Андрея Разумовского, найденными в столе великой княгини… Разгневанная императрица, нашедшая эти письма и записочки, смысл которых не оставлял никаких сомнений, тут же показала их опечаленному наследнику. Можно представить себе чувства обманутого супруга… Хорошо, что в это время в Петербурге оказался брат, принц Генрих Прусский, предложивший Екатерине свое посредничество в новом сватовстве, – на этот раз речь шла о принцессе Софии-Доротее Вюртембергской…

Фридрих II порадовался за своих родственников, получив с курьером это известие от брата. Естественно, он тут же известил принца Вюртембергского о предложении и просил его с семейством приехать в Берлин. Вскоре выяснилось, что есть некоторые сложности, которые предстояло преодолеть: София лютеранка, а потом, она уже обещала свою руку наследному принцу Гессен-Дармштадтскому, который находился в Потсдаме. Но и эти препятствия, стоявшие на пути столь выгодного брака, были вскоре преодолены.

И вот, часто вспоминая все эти разговоры, встречи, обсуждения, Фридрих с тревогой думал о том, что же будет, когда прибудет сюда с пышной, конечно, свитой Павел Петрович. Полетят в тартарары все его привычки, сложившиеся за много лет затворничества.

Никто не сомневался, что все будет так, как задумано в Петербурге и Берлине – Потсдаме… Молодая принцесса отличалась добротою и отзывчивостью, мягкостью души.

И при встрече с Фридрихом его племянница сказала:

– Наш пастор разговаривал с Софьей, он обратит ее в православие, он достойный человек.

Это сообщение вполне удовлетворило Фридриха, потому что религиозные вопросы занимали мало места в его политике. «Отец католик, мать реформатка, все дети лютеране, одна дочь будет православная, – усмехался Фридрих. – Эта семья представляет соединение главных христианских вероисповеданий… Вполне в духе нашего века. Так что нечего тут церемониться. Главное – выиграть политически». Пришлось, конечно, Фридриху напомнить своей племяннице, что она выдает свою дочь без приданого, нужно только два-три платья, зато потом ее многочисленные дочери, скорее всего, получат от императрицы приданое как родственницы великого дома, а сыновья или службу, или пенсии, а может быть, и еще сотни хороших вещей, которые были бы для них весьма кстати.

Курьеры так и сновали между Потсдамом и Петербургом, а из Потсдама направлялись серьезные указания принцу и принцессе Вюртембергским. Когда дело наладилось, а Фридрих в этом ничуть не сомневался, он послал Вюртембергским 40 тысяч от имени императрицы.

И вот уже две недели семья принца Вюртембергского проживает в Берлине в ожидании великого князя Павла Петровича.

А в это же время в Царском Селе шла тщательная подготовка к длительному путешествию в Берлин. Екатерина II не жалела денег, чтобы показать свой дом в Европе с самой лучшей стороны.

Великий князь, бродя по дорожкам и тропинкам Царского Села, часто размышлял о своей судьбе. Мысли о предстоящей женитьбе радовали его и угнетали. Вкоренившийся в душу страх за свою будущность не оставлял его, постоянно возникали сомнения в искренности стремления матери сделать его счастливым. Поверивший в «чудо дружбы» с Андреем Разумовским, великий князь так был наказан за свою доверчивость обманувшей его покойной великой княгиней. Размышляя, он вспоминал те немногие эпизоды в своей жизни, когда ему казалось, что простой народ связывает с его именем большие перемены в своей жизни. И во время недавних празднеств по случаю заключения мира с Турцией он не раз замечал восторженное к себе отношение со стороны гуляющих. Но вместе с тем он уже не раз был оскорблен новым фаворитом Потемкиным при молчаливом согласии самой императрицы. Значит, что же? В своей державе им может помыкать какой-то выскочка? Особенно оскорбительным показалось Павлу Петровичу требование Потемкина, чтобы его, великого князя, кирасирский полк отдавал рапорт ему, Потемкину, как вице-президенту Военной коллегии… А его попытка стать членом императорского совета? Как оскорбительно ответила ему мать, явно намекая на его молодость и неготовность к делам управления страной. Да, он знал за собой большой недостаток – вспыльчивость, несдержанность характера… Сколько раз эта вспыльчивость приносила ему вред. Да и не только ему самому, но и его близким. Разве не его вспыльчивость чуть не погубила преданного ему графа Матюшкина, предупредившего его, что назначенный вместо удаленного Панина граф Салтыков – алчный и лживый, будет следить за каждым его шагом и доносить императрице. Разъяренный великий князь бросился к матери за разъяснениями: почему удалили графа Панина, а вместо него назначили генерала Салтыкова? Для того, чтобы он доносил? Павел Петрович хорошо помнил слова, которыми ответила на его пылкий протест многоопытная императрица: «Все Ваши действия невинны, в этом я вполне убеждена. Но Вы еще слишком молоды. Общество следит за Вами, и его суждения строги. Ни в какой стране толпа не умеет делать разницы между просто молодым человеком и великим князем, и очень часто поведение первого омрачает честь последнего. Брак закончил Ваше воспитание. Невозможно более обращаться с Вами, как с ребенком, держать Вас под опекой в двадцать лет. Теперь Вы уже сами будете отвечать за Ваши поступки перед всем светом…» Что может быть, казалось бы, справедливее ее слов? Но он был раздражен постоянным контролем с ее стороны. А ведь мать первой обратила внимание на слишком интимные отношения между Разумовским и его супругой. Но как рыдала в тот же день великая княгиня, узнавшая от него об этих подозрениях, и как все отрицала. Боже мой! Как же постыдно врут люди, чтобы скрыть свои грешные делишки. И что же? Он отверг помощь матери в тот момент, когда она была абсолютно права, как подтвердили последующие события: письма Андрея Разумовского, казалось бы, его ближайшего и доверенного друга, раскрыли все. Предательство, измена – что может быть отвратительнее такого человеческого падения. Душа великого князя не выносила этого обмана… И как стало хорошо, когда он убедился, что мать хочет ему счастья, показала ему портрет будущей невесты, привезенный курьером из Потсдама: юная принцесса сразу пришлась ему по душе, и он поторапливал отъезд в Берлин.