Коммунисты - Луи Арагон

Он громко захохотал, потом смех перешел в кашель. Пришлось уложить его на тюфяк. В углах губ проступила розовая пена. Он все твердил: — Родина… родина!.. — Хозяин тюфяка раскричался: — Забирайте его отсюда! Что ж он, так и будет здесь харкать кровью? Это, ведь, зараза, а потом мне ложиться прикажете? Может, и я еще заболею из-за него!

— Да замолчи ты, слушать противно, — сказал Кремер. Он принес белогвардейцу кружку воды и думал при этом: кого я пою водой? Белогвардейца. Выходит, что маршал Маннергейм теперь союзник русским белогвардейцам… Он растолкал теснившихся вокруг тюфяка солдат, чтобы Гавриленко было легче дышать. Присел на тюфяк рядом с ним. Чахоточный весь покрылся болезненным, холодным потом. Кремер колебался с минуту, потом достал из кармана платок и вытер больному виски: — Ну, полегчало тебе? — Украинец ничего не ответил, только закрыл глаза и улыбнулся маленькому сутулому еврею. И подумал: кому я улыбаюсь? Еврею…

— Лежи спокойно, — сказал Кремер, — отдохни как следует. Подожди, вот когда тебе полегче будет… мы поговорим с тобой насчет родины, а? Поговорим насчет родины…

* * *

Майор Наплуз был вне себя. Он прошелся по морозу, у него разыгрался зверский аппетит, а господа офицеры опять изволят запаздывать. Нет, видно, придется восстановить систему штрафов. Поверьте слову, зуав этого себе не позволит ни в жизнь. Чтобы зуав, да еще офицер опоздал к обеду — да никогда на свете! Сиври, сбегайте за лейтенантом Готие, какого чорта он там возится. Явился! Наконец-то, чтоб его!.. Дорогой Готие…

— Простите, господин майор, но мне пришлось съездить в Мелен, у нас здесь винтика — и того не достанешь, а ваша машина, как вам известно, нуждается в ремонте.

Майор смягчился. Ватрен уселся на стул, который жалобно заскрипел под ним. Ну и основательная комплекция! В комнату вихрем ворвался капитан Бозир. — Что слышно? — Повидимому, эта война не такая уж неожиданность кое для кого… — начал Бозир, аккуратно засовывая салфетку между второй и третьей пуговицами кителя. — Говорят, Хор Белиша[284], принимая делегацию промышленников или какой-то там ассоциации, презентовавшей Англии двадцать санитарных автомобилей, — так вот, Хор Белиша якобы сказал, что еще не известно, куда эти машины будут направлены… что они, быть может, пригодятся в непредвиденных пунктах, на театрах войны, о которых нам пока еще не известно!..

— Что ж, он не обязательно имел в виду Финляндию, — заметил Пейроне.

— Ну, знаете, — вмешался доктор, — двадцать санитарных машин не спасут финнов. А вы слышали, что пишут: Япония осуждает советскую агрессию.

— Япония? — удивился Сиври. — А как же в таком случае ось?

— Никогда ничего не понимает! — Готие пожал плечами. — Ведь это дипломатия!

— Это уж вы загнули, Готие, — хороша дипломатия! — сказал Пейроне. — Ханко и Або бомбардируют, Выборг горит, Петсамо переходит из рук в руки.

Готие возмутился — опять бобы. И без всякой подливки! А тут еще Пейроне! Небось, три дня тому назад даже не слышал, что есть на свете Выборг или Ханко. Конечно, японцам это не может нравиться, Япония ведь цивилизованная страна, теперь не 1850 год! — Почему 1850 год? — Сиври, Сиври, как вам не стыдно, ведь это каждый школьник знает![285]

— А слышали, что произошло в роте у Блезена? — спросил капитан Местр. На свое счастье, он пришел последним, когда гнев Наплуза уже улегся. — Не слышали, нет? В роте Блезена один русский зарезал другого.

— Как так? — удивился Наплуз. — Теперь они уж между собой дерутся?

— Да… Этот парень, шофер такси, пырнул ножем своего соотечественника… за то, что тот сказал, что русские справятся с Маннергеймом. Нет, раненый не коммунист… просто парень почувствовал, что он прежде всего русский… а тот шофер взбесился и бросился, как бык на красное…

Все захохотали, за исключением майора. Он строго постучал ножом о край тарелки. Веселость господ офицеров показалась ему неуместной. — Авуан тоже хорош, — надо было ему тащить сюда роту Блезена. Очень они нам здесь нужны! Только наших людей разлагают. По мне хоть белый, хоть красный — все едино! Все они непрочь рыбку в мутной воде половить… Конечно, армии у них нет, генералов перестреляли, и теперь весь их расчет на разложение противника… И на Финляндию они напали в надежде, что там вспыхнет гражданская война… ведь правительство Куусинена уже сформировано. А мы чего смотрим? У нас Куусинены разгуливают на свободе. Вы скажете: Флоримона Бонта арестовали. А я вам на это скажу: значит, он сам этого захотел! Вы читали? Подумайте только, вся французская полиция с ног сбилась, два месяца ищет этого Бонта по всей стране и не находит… а в первый же день войны в Финляндии он преспокойно является в парламент и усаживается на свое место! Ясно: заранее обдуманная демонстрация. Он прекрасно знал, что его схватят, но для него не это важно, будьте уверены. Им ведь самое главное — правительство и полицию в дураках оставить! Ну что, не идиоты мы? Говорят, арестован какой-то Корнавен[286]. Кто-нибудь из вас, господа, знает, что такое этот Корнавен? Он был временно оставлен на свободе, по болезни. Подумаешь, тоже подвиг — изловить больного. А пока что ни Торез, ни Дюкло не задержаны.

Когда майор говорит, никто не решается его прервать. Но Готие упорно уставился в тарелку и так усердно пытался разрезать жаркое — ей-богу, легче камень разрезать! — так покашливал и взмахивал локтями, словно крыльями, что даже Наплуз заметил:

— Что с вами, лейтенант? Вы хотите рассказать что-нибудь?

— Нет, нет, ничего особенного, просто, по-моему, мясо недожарено. Да еще ножи такие. Доктор, скажите, пожалуйста, нельзя ли где-нибудь достать ножи, которые резали бы? — Капитан Местр подтолкнул локтем Ватрена, сидевшего рядом с ним. Ну и ломака этот Готие, каждый раз его приходится упрашивать.

— Значит, вот что… — начал Готие. Вилку он положил на край тарелки, и она соскользнула внутрь, в коричневатый соус; с другой стороны тарелки пристроил злосчастный нож. Помолчал немного, вздохнул. Покусал губы, удостоверился, что спасительная прядь лежит, как нужно, поперек лысины.

— Ох ты! — не выдержал доктор Марьежуль. — Ужасный вы кривляка, дорогой Готие, чорт вас дери! Прошу прощения, господин майор…

— Да-a, есть немного… —