Столп огненный - Кен Фоллетт

– Значит, их казнили за то, что они были католиками.

– В каком-то смысле ты прав, – согласился Нед. – И меня самого изрядно огорчает тот факт, что Елизавета не смогла сдержать данную в молодости клятву. Но с политической точки зрения королева просто не может допустить, чтобы в ее владениях существовала тайная сеть из людей, верных чужеземному правителю, то есть папе римскому, который вдобавок объявил себя ее врагом. Ни один государь на свете подобного не допустит.

– А тем, кто прячет священников у себя дома, тоже грозит смерть.

Вот что по-настоящему заботило мальчика. Если Стивена Линкольна обнаружат, когда тот будет служить мессу, – или хотя бы достоверно установят, что он хранил в Новом замке предметы для католических таинств, – графа Барта и Марджери по закону должны казнить.

На Барта Неду было наплевать, а за Марджери он и сам опасался, ибо сомневался в своей способности уберечь графиню от карающей длани закона.

– Думаю, все люди должны молиться Богу так, как кажется правильным им самим, и не обращать внимания на остальных. Лично я не могу сказать, что ненавижу католиков. Я дружу с твоей мамой… и с отцом… много-много лет. По-моему, христианам вообще не пристало убивать друг друга за веру.

– Все обвиняют католиков, что те жгут людей заживо. Но ведь протестанты в Женеве тоже сожгли Мигеля Сервета!

Так и подмывало ответить, что имя Сервета сделалось известным всей Европе именно потому, что для протестантов этот вопиющий случай был единичным, однако Нед решил, что такие доводы вряд ли убедят Роджера.

– Верно, – сказал он. – Эта казнь легла несмываемым пятном на Жана Кальвина, и от этого пятна ему не избавиться до самого Страшного суда. Но среди католиков и среди протестантов есть люди – их немного, увы, – кто ратует за веротерпимость. К примеру, королева Екатерина, католичка и мать короля Франции. И наша королева Елизавета.

– Почему же они одобряют убийства?

– Они женщины, а не святые и не ангелы. Постарайся понять, Роджер. В политике святых попросту не бывает. Но даже люди, которых никак не назовешь совершенными, способны изменять мир к лучшему.

Судя по надутому виду Роджера, слова Неда мальчика не убедили. Ему, скорее всего, хотелось однозначных ответов; в двенадцать лет все уверены, что в жизни есть только черное и белое. Что ж, с годами Роджер узнает, как узнавали все остальные, что настоящая жизнь куда сложнее.

Разговор прервался, когда в комнату вошел Альфо. Роджер очень быстро отыскал вежливый предлог удалиться и поспешил уйти.

– Чего он хотел? – спросил Альфо у Неда.

– Так, юношеские терзания. Для него я – старинный и безобидный друг семьи. Как дела в школе?

Альфо сел. В свои девятнадцать он все больше походил на отца – и длинными конечностями, и весьма вольными манерами.

– Я научился там всему, чему мог, еще год назад. Теперь половину времени на занятиях я читаю, а вторую половину – учу малышню.

– Неужели? – Похоже, сегодня выдался особый день, день наставления молодых. Неду исполнилось сорок три, и он вовсе не ощущал себя готовым взвалить на свои плечи такую ответственность. – Может, тебе поехать в Оксфорд, поучиться в университете? Поживешь в Кингсбриджском колледже…

Сам Нед, предлагая это, руководствовался разве что некими общими соображениями. Он-то в университете не учился и, руку на сердце положа, не мог сказать, чтобы ощущал себя каким-то обделенным. Всем духовным лицам, которые встречались ему на жизненном пути, он ничуть не уступал в остроте ума. С другой стороны, он не раз замечал, что люди, окончившие университет, куда сноровистее его самого в спорах; видно, освоили этот навык в студенческих диспутах.

– Я не гожусь в священники.

Нед усмехнулся. Альфо напропалую бегал за девчонками, а те отвечали ему взаимностью. От Барни он унаследовал залихватское обаяние. Девушек побоязливее отпугивал, конечно, его африканский облик, но те, что побойчее, находили наружность Альфо весьма притягательной.

За многие годы Нед отлично усвоил, что англичане совершенно нелогичны в своем отношении к иноземцам: турок они ненавидели, евреев считали исчадиями преисподней, а вот африканцев воспринимали как редкую и безопасную диковинку. Люди с внешностью Альфо, случись им попасть в Англию, с легкостью оседали в стране, женились и заводили детей, а африканская наружность, как правило, исчезала через три-четыре поколения.

– Учеба в университете отнюдь не означает, что тебе придется идти в клирики. Но, сдается мне, ты пришел не просто поболтать?

– У бабушки Элис, мне говорили, была мечта превратить старое аббатство в крытый рынок?

– Верно. – Дело было давным-давно, однако Нед до сих пор помнил, как они с матерью бродили среди развалин и прикидывали, где лучше расположить прилавки. – А что?

– Могу я воспользоваться деньгами шкипера и выкупить это место?

Нед призадумался. Пока Барни находился в море, он заведовал братскими накоплениями. Большую часть средств Барни держал в наличных, но кое-что Нед вложил – в сад в Кингсбридже и в маслобойню в Лондоне – и слегка увеличил исходный капитал.

– Думаю, да, если цену задирать не станут.

– Разрешаешь обратиться к капитулу?

– Сначала выясни, что и как. Разузнай о недавних покупках земли под застройку, уточни, сколько платили за акр.

– Хорошо! – Альфо очевидно воодушевился.

– Не болтай. Не делись ни с кем своими планами. Просто скажи, что действуешь по моему поручению. А потом, когда все выяснишь, обсудим, сколько предлагать за аббатство.

Тут в комнату вошла Эйлин Файф с пакетом в руках. Одарив Альфо обворожительной улыбкой, она протянула пакет Неду.

– Гонец привез из Лондона, сэр Нед. Он ждет на кухне, если что.

– Накормите его, пожалуйста, – попросил Нед.

– Уже накормила. – Эйлин надула губки, уязвленная подозрением в том, что она могла позабыть о долге радушной хозяйки.

– Конечно, конечно, прости меня. – Нед открыл пакет. Внутри нашлось письмо для Сильви, написанное крупным детским почерком Нат и переправленное, должно быть, в Англию через английского посланника в Париже. Наверное, там просьба прислать новые книги – за последние десять лет подобные письма приходили трижды.

Из писем Нат и из поездок Сильви в Париж Нед знал, что Нат успешно освоила не только торговлю книгами, но и другие, не менее опасные занятия. Она продолжала служить Пьеру Оману де Гизу, внимательно наблюдала за Пьером и передавала важные сведения парижским протестантам. Сам Пьер между тем переселился в особняк де Гизов – вместе со своей женой Одеттой, ее сыном, двадцатидвухлетним студентом Алэном, и, разумеется, с Нат. Таким образом перед Над открылись новые возможности для слежки, в особенности за английскими католиками в Париже. Более того, она ухитрилась обратить в протестантство молодого Алэна, причем тайком от Одетты и Пьера. И все новости от Нат поступали в письмах на имя Сильви.