Лев Троцкий - Георгий Чернявский

Диего родился в 1886 году и воспитывался няней в индейских обычаях. Он рано проявил талант живописца, посещал курсы Художественной академии, получал в качестве наград возможность поездок в Европу на художественные выставки, вел свободный образ жизни, легко сходясь и расходясь с разными женщинами. К началу 1920-х годов Ривера стяжал себе имя выдающегося художника-кубиста, а затем автора многочисленных настенных росписей, связанных с древними мексиканскими сюжетами и современностью. Особо привлекала его тематика революционной истории. Через живопись Ривера пришел к коммунизму, вступив в 1922 году в компартию Мексики.[1391]

В 1927–1928 годах Ривера посетил СССР. Он присутствовал на праздновании 10-й годовщины Октября, наблюдал контрдемонстрацию объединенной оппозиции и решил запечатлеть увиденное в монументальной росписи, предложив сотрудничество хозяевам и представив проект картин для Дома Красной армии. Советские художественные руководители были шокированы тем, как восторженно представил мексиканец в своих работах лидера оппозиции. Проект не был принят, а самому Ривере разъяснили, что его присутствие в СССР нежелательно. В августе 1928 года Диего возвратился в Мексику.[1392]

В 1929 году Ривера и Кало поженились. Их брак был неровным и странным. Оба они имели любовников и любовниц, причем Диего какое-то время даже изменял супруге с ее младшей сестрой Кристиной. Фрида отвечала многочисленными похождениями, в которых фигурировали особы обоего пола. Почти постоянную боль она заглушала не только художественным творчеством и общественной деятельностью (как и Диего, она сначала вступила в компартию, а потом порвала с ней), но и спиртными напитками.[1393]

Когда в середине 1936 года между несколькими мексиканскими группами сторонников Троцкого было достигнуто согласие о создании единой организации и была воссоздана существовавшая ранее Лига коммунистов-интернационалистов, Диего Ривера вошел в состав ее Политического бюро.[1394]

Первые два года пребывания Льва Давидовича в Мексике Ривера оставался его покровителем во всех делах, кроме тех, которые были прямо связаны с политикой. Человек буйного темперамента, со странностями, присущими подчас высокоталантливым людям (он, например, появлялся на людях, в том числе на президентских приемах, с попугаем на голове), Ривера был бунтарем в искусстве и переносил это настроение на политику, о которой мог судить только понаслышке. Он был эмоциональным, чувственным «троцкистом», ибо работ Троцкого не читал и в его идеях не разбирался. Троцкий был для Риверы героической фигурой, достойной художественного воплощения, и он действительно теперь многократно создавал его образ на своих фресках.

С первых дней Троцкий полюбил Койоакан — излюбленное художниками место. В письмах сыну в Париж Троцкий в обычно не свойственных ему тонах восхищался всем, с чем сталкивался, — климатом, фруктами, людьми.[1395] Такое настроение стало фоном последней его любовной интриги.

Несмотря на занятость и Льва Давидовича, и Фриды (Троцкий готовился к контрпроцессу, Кало в это время создала несколько своих лучших полотен), они стали проводить какое-то время наедине.[1396] Как-то получилось, что они одновременно устраивали перерывы в работе, чтобы подышать свежим воздухом, и встречались в патио. Постепенно перерывы все более затягивались, и результат был именно таков, какого можно было ожидать.[1397]

Фрида вряд ли испытывала серьезные чувства к Льву (в разговорах с подругами и сестрой Кристиной она называла его «маленьким козлом»[1398]), но увлеклась им как человеком знаменитым. Кроме того, она стремилась при помощи адюльтера с «учителем» своего мужа как-то унизить Диего, отомстить ему за многочисленные измены. Как юноша, Троцкий бегал за ней по патио (понятно, это был скорее шуточный бег, ибо быстро Фрида не могла передвигаться). Позволив себя поймать, она уводила его в собственную спальню с огромной ортопедической кроватью,[1399] поначалу вроде бы для того, чтобы полюбоваться висевшими там ее произведениями. Когда свидания в «Голубом доме» оказывались невозможными, Фрида принимала Льва в соседнем доме своей сестры Кристины.[1400]

Любовные игры продолжались за обеденным столом, в присутствии Натальи. Их замечали секретари и охранники, что делало положение супруги Троцкого унизительным. Наталья страдала молча, понимая, что застольные беседы ее мужа и Фриды на непонятном ей английском языке выходят за пределы политики и бытовых тем. Во всяком случае, слово «love», которое нередко звучало, Наталья Ивановна понять могла.[1401]

В конце июня или в первых числах июля 1937 года напряжение во взаимоотношениях Льва Давидовича и Натальи Ивановны настолько возросло, что между ними произошло объяснение. Они решили временно расстаться, чтобы обдумать создавшееся положение и принять решение на будущее. Лев Давидович уехал на гасиенду правительственного чиновника Ландеро, друга Риверы, примерно в 150 километрах от Мехико. Наталья Ивановна осталась в Койоакане. Находясь три недели вдали от возлюбленной (Фрида приезжала один раз с большой компанией, и они даже не поговорили наедине), Троцкий попытался взвесить сложившееся положение. Сознавая, что дальнейшая связь с Кало осложнит политическую деятельность, остававшуюся главным смыслом его жизни, будет крайне отвлекать его внимание, время и силы, сможет скомпрометировать его как «большевика-ленинца», он решил положить конец адюльтеру.

Из сельского уединения Лев Давидович начал ежедневно писать письма жене, заполняя их нежными выражениями, воспоминаниями прошлого, красноречивыми описаниями своих чувств и даже сексуальными обещаниями с использованием ненормативной лексики.[1402] В письме от 19 июля 1937 года Лев фактически просил прощения у жены, которая тяжко переживала происходившее.