Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон

«медвежья рубаха». Потому что берсерк как медведь – если уж полезет, ничем его не испугаешь. Но многие считают, что берсерки и впрямь… – Бранд опасливо огляделся и понизил голос, – нелюди с одной кожей, как Ивар Бескостный. Когда на них находит, принимают другое обличье.

– Ты хочешь сказать, вервольфы? – спросил Шеф.

– Да, were-bears, – ответил Бранд. – Но это чепуха. Во-первых, перемена облика – дело наследственное. А берсерком может стать каждый.

– А нельзя этого добиться каким-нибудь зельем? – спросил Хунд. – По-моему, есть несколько трав, от которых человек перестает быть самим собой, например думает, что он медведь. Скажем, капля сока белладонны, хотя в больших количествах это смертельный яд. Говорят, сок белладонны можно смешать со свиным жиром. Натрешься такой мазью, и покажется, будто ты вышел из тела. Есть и другие растения с таким же действием.

– Может быть, – сказал Бранд. – Но ты ведь знаешь, с нашим берсерком дело обстоит иначе. Он ел то же, что и мы, и был вполне безумен еще до еды. Не думаю, что это так уж трудно понять. Некоторые любят драться. Я и сам люблю – сейчас, может быть, поменьше. Но коли ты охочий до драк и у тебя получается, тебя возбуждает шум схватки, и внутри что-то распухает, и в этот момент ощущаешь себя вдвое сильнее и стремительней, и ты действуешь прежде, чем думаешь. С берсерком происходит нечто в этом роде, только намного сильнее. И по-моему, это случается, только если у тебя есть особая причина. Потому что большинство людей, даже в пылу боя, в глубине души понимают, что значит пропустить удар, и не хотят вернуться калекой, и помнят, как выглядят друзья, когда ты их хоронишь. Поэтому обычный воин носит доспехи и пользуется щитом. А берсерк все это забывает. Чтобы стать берсерком, нужно, чтобы не хотелось жить. Ты должен возненавидеть себя. Я знавал нескольких человек, родившихся или ставших такими. Мы все понимаем, почему Катред не любит себя и не хочет жить. Он не смирился с тем, чему его подвергли, не может вынести позора. Он счастлив, только когда вымещает стыд и гнев на врагах.

– Так ты полагаешь, что и в других знакомых тебе берсерках были какие-то изъяны? – задумчиво проговорил Шеф. – Но не телесные?

– Именно так обстояло с Иваром Рагнарссоном, – подтвердил Хунд. – Его прозвали Бескостным из-за импотенции, и он был жесток с женщинами. Но с его телом все было в порядке, я сам видел. Он ненавидел женщин за то, чего не мог сделать, а мужчин – за то, что они могли то, чего не мог он. Наверное, то же и с нашим Катредом, только он не родился таким, а стал по чужой воле. Диву даюсь, как быстро заживают его раны. Разрез шел через все бедро и доставал до кости, но рана не кровоточила, пока я не взялся ее обрабатывать, и зажила, будто легкая царапина. Надо бы попробовать его кровь на вкус, нет ли в ней чего-то необычного, – задумчиво прибавил он.

Бранд и Шеф с легкой тревогой переглянулись. Но тут же забыли обо всем. Дорога, огибая пирамиду камней, резко свернула влево, и за поворотом мир, казалось, раскололся надвое.

Там, далеко внизу, обширную долину окаймляла серебристая гладь. Шире всех горных рек, этот водный простор уходил к самому горизонту. Зоркий моряк разглядел бы на ней несколько пятнышек.

– Море, – прошептал Бранд, подаваясь вперед и хватая Шефа за плечо. – Море… И смотри, там суда на якоре. Это Гула-фьорд, а суда – в гавани великого Гулатинга. Добраться бы, – может быть, «Морж» уже там. Если его не захватил король Хальвдан. Сдается… Слишком далеко, конечно, но я почти уверен, что вон тот крайний корабль и есть мой «Морж».

– Ты не можешь с расстояния в десять миль отличить один корабль от другого, – усомнился Хунд.

– Шкипер даже в тумане узнает свой корабль за десять миль, – возразил Бранд.

Он ударил пятками усталую лошадь и пустился вниз по склону. Шеф, дав отряду знак не отставать, последовал за Брандом.

* * *

Они догнали великана, лишь когда тот совсем запалил своего конька, и с трудом уговорили остановиться на ночлег в нескольких милях от Гулатинга и гавани. Когда на следующее утро они, кто пешком, кто верхом, приблизились наконец к раскинувшемуся на полмили невдалеке от города скопищу палаток, землянок и шалашей, отравлявших атлантический бриз своими дымами, навстречу вышла группка людей: не вооруженные воины в расцвете сил, отметил Шеф, а пожилые люди, некоторые даже с седой бородой. Представители общин из округи, находящейся под властью тинга, и таны или ярлы, которые обеспечивали в ней мир и покой.

– Мы слышали, что вы все грабители и воры, – без лишних предисловий начал один из них. – Если это правда, вас может безнаказанно убить любой, кто придет в наш тинг, и здесь вы не имеете никаких прав.

– Мы ничего не украли, – сказал Шеф.

Он не кривил душой – хоть и знал, что его люди таскали цыплят на каждом хуторе и без зазрения совести варили баранью похлебку, но считал такие пустяки не относящимися к делу. Как сказал Озмод: «Мы бы заплатили за еду, если бы кто-нибудь предложил купить».

– Вы украли людей.

– Эти люди были украдены раньше. Они пришли к нам по своей воле – мы их не искали. Если они сами освободились, кто может обвинять их?

Люди из Гулатинга выглядели сбитыми с толку. Бранд продолжал примирительным тоном:

– Мы не совершали краж в границах вашего тинга и не намерены нарушать здешний порядок. Смотрите, у нас есть серебро. Много серебра и еще золото. – Он похлопал по зазвеневшей седельной сумке, указал на браслеты, сиявшие на руках у Шефа и у него самого.

– Вы обещаете не красть трэллов?

– Мы не будем красть и укрывать трэллов, – твердо заявил Бранд, дав Шефу знак помалкивать. – Но коль скоро любой человек, пришедший в Гулатинг или уже находящийся в нем, выдвинет обвинение, что кто-либо из нас является или когда-либо являлся его трэллом, мы выдвинем встречное обвинение в совершенном против закона и справедливости обращении в рабство свободных людей и предъявим иск за все оскорбления, побои, телесные повреждения и прочий ущерб, причиненный в ходе этого неправого дела. Потребуем плату за каждый год, проведенный в рабстве, и за упущенную в этот период законную выгоду. Более того…

Зная о страсти к законности, которую викинги проявляли даже в самых простых делах, Шеф поспешил прервать его:

– Споры в установленном порядке будут решать воины на земле для поединков, – вставил он.

Норвежские представители нерешительно переглянулись.

– Более того, мы