Вяземский - Вячеслав Бондаренко

Вяземские сняли виллу на улице с русским названием — Кисселефф-штрассе, 31. Нижний этаж с балконом занимала Вера Федоровна, кабинет Петра Андреевича размещался наверху. В гамбургском климате здоровье Вяземского быстро улучшилось, его каждый день можно было видеть гуляющим по центральной улице городка Луизенштрассе, и вскоре он стал чем-то вроде местной достопримечательности, патриархом курорта. Все радовались его появлению, всюду у него были знакомые, по пути он любезно беседовал с дамами и собирал вокруг себя русский кружок. Не было дня, чтобы не посетил он местный курзал, где играл оркестр. Правда, сильно разочаровало Вяземского отсутствие в репертуаре русской музыки. Пришлось заказывать из России ноты Глинки.

Довольно часто князя и княгиню навещали гости — и иностранные (как, например, император Германии Вильгельм I; а то являлся засвидетельствовать почтение «весь цвет гамбургского бомонда и закидывал нас букетами свежих цветов»), и русские. Но старых друзей среди них уже не было: в начале 70-х ушли из жизни последние приятели и младшие современники Петра Андреевича — Соболевский, Киселев, Тютчев, Бенедиктов, Погодин… В октябре 1871 года в Париже умер Николай Тургенев, арзамасец Варвик, и после его смерти Вяземский остался последним из участников когда-то шумного и веселого братства.

Навещали стариков и родственники — Петр Валуев, его дочь княгиня Елизавета Голицына. Она обычно баловала деда и бабку щами собственного приготовления, а на 84-летие Вяземского устроила неслыханное по гамбургским меркам торжество с толпой гостей и бенгальскими огнями… Летом 1875 года на месяц приехали Шереметевы. Вместе они гуляли по рейнскому замку Штольценфельс, коротали тихие вечера за самоваром… Графу Сергею Дмитриевичу запомнилось, как в Бад-Эмсе старый князь обходил местные лавки возле курзала: «Тут у него были приятели, а в особенности приятельницы. Какая-то смазливая алжирка его особенно привлекала. Ему подносили кресло, он преспокойно садился около ее лавки и любезничал». И еще — возвращение Вяземского из Франкфурта, куда он сопровождал Александра II: явление светского старика во фраке, в белом галстуке, с большим букетом белых роз в руках…

«Еще раз большое и глубокое задушевное спасибо за ваше посещение, — писал Вяземский Шереметеву 11 июля 1875 года. — Оно оставило в нас самое отрадное впечатление и воспоминание. Жаль только, что оно было непродолжительно».

Из других визитеров Вяземский всегда был рад видеть Бартенева и в особенности Якова Карловича Грота. «Радуюсь и дивлюсь вашей неутомимой и энергической деятельности, — писал ему Вяземский. — Вы — редкое явление в наше время, а особенно у нас». Грот с поистине немецкой обстоятельностью неспешно трудился над биографией Державина, резко критиковал Белинского, успешно руководил Отделением русского языка и словесности Академии наук — этого было вполне достаточно, чтобы Вяземский проникся к нему уважением. К тому же Грот имел прямое отношение к новой идее, зародившейся в недрах Академии, — издания Полного собрания сочинений Вяземского. Вполне возможно, что автором ее был сам Грот, с 1863 года издававший полного Державина. Грота сразу же горячо поддержал С.Д. Шереметев, вызвавшийся издать собрание за свой счет.

Сам Вяземский сперва отнесся к мысли о «полной выставке» своих сочинений равнодушно. С какой это стати: у покойных Батюшкова и Жуковского, да что там — у самого Карамзина до сих пор нет Полного собрания… Вот сборник новых стихов — пожалуй… Но мало-помалу идея его захватила. «Благоприятели предложили, а я согласился. Как и почему согласился я, читателям и публике знать в подробности не нужно. Это дело домашнее», — суховато отказался князь пустить любопытствующих на издательско-академическую кухню. Дело действительно было почти домашним — Вяземский «впустил» в редакционную комиссию хорошо известных ему Грота, Никитенко и А.Ф. Бычкова, а общую редактуру поручил историку Николаю Платоновичу Барсукову, племяннику Бартенева, — Вяземский называл его Барсучком. Активно содействовали также сам Бартенев, Шереметев и С.И. Пономарев (он еще в 1868-м выпустил книгу «Материалы для полного издания сочинений князя П.А. Вяземского, в память 60-летия его литературной деятельности»).

Кажется, ни сам Вяземский, ни его издатели не подозревали, какой объем работы им предстоит одолеть. Но дело продвигалось на удивление споро — уже в декабре 1878 года первый том увидел свет. Редакционная комиссия поднимала из архивов старые журналы и альманахи, в которых публиковался князь, гадала, он или не он скрывается под тем или иным псевдонимом, искала неизвестные рукописи по частным коллекциям… Консультации с автором велись посредством переписки, несколько раз в Гомбург приезжал Бартенев. Результат получился совсем неплохим — двенадцать томов большого формата (в каждом по 400—500 страниц) вместили и лирику, и критические статьи, и служебные документы, и «Фон-Визина», и «Письма русского ветерана» (которые Бартенев перевел на русский), и «Адольфа», и записные книжки. Издание продвигалось довольно споро: с 1878 по 1887-й вышло одиннадцать томов; финальный, двенадцатый (стихи 1863—1877 годов), появился в 1896 году (работа резко затормозилась после смерти Веры Федоровны и Павла Петровича Вяземских). Полное собрание сочинений до сих пор остается самым капитальным изданием Вяземского. И самым изящным — в синих сафьяновых переплетах с золотым тиснением, с узорным обрезом, оно отпечатано на прекрасной бумаге в типографии М.М. Стасюлевича, снабжено великолепными фотографиями и гравюрами…

Довольно скоро сделались очевидны и недостатки Полного собрания. Несмотря на масштабность, оно оказалось далеко не полным: в Остафьевском архиве до сих пор лежат несколько десятков неопубликованных стихотворений, статей, заметок и набросков Вяземского; записные книжки тоже печатались выборочно, а не подряд. Кроме того, опубликованные в собрании стихотворения датировались главным образом по году первой публикации, а не по году написания: так, сатира на Шаликова «Отъезд Вздыхалова» (1811) попала в раздел 1822 года, «Утро на Волге» (1816) — в раздел 1821-го, а «Грусть» (1835) — в раздел 1862-го. Необъяснимой ошибкой стала публикация большого стихотворения «Молитвенные думы» — по стилю и по тематике типичнейший Вяземский конца 50-х — в разделе 1821 года. Некоторые стихотворения были напечатаны дважды, особенно небрежно в этом плане составлялись третий и четвертый тома. Например, «Тоска» появилась в разделах 1832 и 1865 годов (список, сделанный рукой Марии Ламсдорф, был принят за отдельное стихотворение), а «К воспоминанию», написанное в 1818-м, — в разделах 1823-го и 1824-го. Многое не удалось напечатать по цензурным причинам. Больше других пострадал девятый том, в котором публиковались дневниковые записи Вяземского, связанные с казнью декабристов: из уже сброшюрованной книги по приказу цензуры были вырваны 76-я и 77-я страницы… Пристально следил за изданием князь Павел Петрович Вяземский — и по его настоянию в собрание не попало все, что могло как-то скомпрометировать отца. Например, цензор Н.А. Ратынский согласился на публикацию «Негодования» полностью, но Павел Петрович выбросил из текста 22 «особо опасные» строки… Примечания, составленные Н.П. Барсуковым, далеко не так исчерпывающи, как хотелось бы. И, наконец, крохотный тираж, рассчитанный на библиофилов, — всего 650 экземпляров.

Еще печальнее, что за бортом остались личные письма Вяземского — многие тысячи. А ведь именно в них, по собственным словам князя, его талант отразился наиболее ярко. «Надобно мне отобрать свои письма у моих корреспондентов и подарить их Павлуше: тут я весь налицо и наизнанку, — писал он еще в 1830 году. — Более всех имеет писем моих: Александр Тургенев, жена, Александр Булгаков из Варшавы, Жуковский, но они верно у него растеряны, имел много Батюшков, но, вероятно, пустых, до 12-го года писанных, я тогда жил на ветер, Михаил Орлов. А потом у женщин». Немного восполнили этот пробел изданные графом С.Д. Шереметевым пять томов «Остафьевского архива князей Вяземских» — в них вошла почти вся переписка Вяземского с А.И. Тургеневым (за вычетом 17 писем) и кое-что из переписки с женой. Естественно, напечатана переписка с Пушкиным (и вообще все, где Пушкин хоть как-то упоминается). Но все равно это капля в море. Если письма князя будут когда-либо собраны и изданы, двенадцатью томами дело явно не обойдется…