Мир в XVIII веке - Сергей Яковлевич Карп

По Утрехтскому миру Великобритания получила Гибралтар и право в течение 30 лет поставлять чернокожих рабов в испанские колонии. Эти достаточно скромные приобретения оказались явно непропорциональны тем огромным затратам, в которые обошлась стране изнурительная война за Испанское наследство. Поэтому в последующее двадцатилетие британские правящие круги проявляли крайнюю осторожность в международных отношениях, избегая непосредственного вмешательства в континентальные дела. А вскоре они и вовсе сделали ставку на другое, менее рискованное, но экономически более выгодное направление внешней политики — колониальное. Для этого Британия имела примерно такие же исходные позиции, как Франция: опорные пункты в Западной Африке, фактории в Индии (Мадрас, Бомбей и Калькутта), несколько островков в Вест-Индии (Сен-Кристофер, Антигуа и др.), колонии на побережье Северной Америки.

Поддержка британским правительством колониальной экспансии существенно активизировалась со второй половины 30-х годов XVIII в. под давлением парламентской группировки «патриотов», резко критиковавших излишне миролюбивый, по их мнению, курс премьер-министра Р. Уолпола и призывавших к захвату новых заморских территорий. В 40-е годы идеи «патриотов» стали во многом определяющими для внешнеполитического курса страны, а лидер этой группировки У. Питт Старший с 1746 г. постоянно входил в состав кабинета министров. С 1756 г. он возглавлял военное и дипломатическое ведомства, а в 1757–1761 гг. (с небольшим перерывом) фактически руководил правительством.

Разумеется, геополитические интересы Великобритании и Франции — двух держав, наиболее активно осуществлявших колониальную экспансию, не могли не войти в противоречие между собой. Уже во время Девятилетней войны и войны за Испанское наследство вооруженные столкновения между французами и англичанами происходили не только в Европе, но и в Канаде, Африке, Вест- и Ост-Индии. Однако тогда эти театры военных действий имели второстепенное значение. В крупнейших же войнах XVIII в. — войне за Австрийское наследство, Семилетней войне и Войне за независимость североамериканских колоний — именно заморские территории в Северной Америке, Вест- и Ост-Индии стали основным полем военного противоборства между Великобританией и Францией. Более того, именно конфликты в колониях привели к началу второй и третьей из названных войн. Характерно также, что результатом всех этих конфликтов, независимо от того, кто в них побеждал, было перераспределение владений в колониях, при сохранении в целом статус-кво в Европе и для Франции, и для Великобритании.

Таким образом, на смену противостоянию французских королей и Габсбургов, во многом определявшему международный климат в Европе в XVI–XVII вв., пришло новое — соперничество между Францией и Великобританией за колонии, ставшее одной из доминант европейской и мировой политики на следующие двести лет.

На протяжении XVIII в. это соперничество складывалось не в пользу Франции, во многом из-за присущей ее внешней политике в тот период ярко выраженной противоречивости — стремления одновременно преследовать ряд практически не связанных между собой, но весьма амбициозных стратегических целей, что вело к распылению имевшихся у страны сил и средств. Если британские власти, во многом под влиянием идей «патриотов», уже в середине столетия сконцентрировали усилия и ресурсы на колониальной экспансии, избегая непосредственного вмешательства в военные конфликты на континенте, то правительства Людовика XV и Людовика XVI постоянно разрывались на международной арене между двумя главными направлениями — колониальным и континентальным. С одной стороны, принимая во внимание экономические потребности и геополитические реалии XVIII в., правящие круги Франции охотно оказывали поддержку завоеванию и освоению заморских территорий. Но такая поддержка далеко не всегда оказывалась достаточной, поскольку, с другой стороны, Франция прилагала немало усилий для того, чтобы, как и в предшествующем столетии, оставаться арбитром в германских делах и гарантом существования так называемого «восточного барьера», состоявшего из Швеции, Польши и Турции.

Подобная раздвоенность доходила до того, что при Людовике XV одновременно существовали две параллельные системы французской дипломатии, преследовавшие разные, порой противоречившие друг другу цели. Так, например, во время Семилетней войны приоритетом для официальной дипломатии Франции было обеспечение союза с Россией, в том числе ценой согласия с российской политикой в отношении Польши и Турции. Но в то же время сеть подчиненных лично Людовику XV дипломатических агентов («секрет короля») проводила диаметрально противоположную линию и противодействовала российской политике в этих странах.

Когда-то, в условиях противостояния французских королей и Габсбургов, поддержание «восточного барьера» было для Франции действительно необходимо, ибо входившие в него страны нередко, по наущению Парижа, оказывали давление с востока на Священную Римскую империю, отвлекая на себя силы австрийских Габсбургов. Но после прекращения такого противостояния и уж тем более после установления между Францией и Австрией союзнических отношений, французская политика «восточного барьера» утратила прежнее значение, превратившись, по оценке многих современных историков международных отношений, в своего рода анахронизм. Тем не менее в силу определенной инерции и отчасти по династическим мотивам (Людовик XV был зятем бывшего польского короля Станислава Лещинского) власти Франции продолжали проводить ее, не считаясь с затратами. Более того, в XVIII в. идея «восточного барьера» приобрела ярко выраженную антироссийскую направленность, ибо смысл его сохранения объясняли, прежде всего, необходимостью сдержать «напор русских варваров» на Европу. И это при том, что Россия тогда непосредственно не угрожала французским интересам ни в одной из сфер, а активизация торговли с нею сулила выгоды для экономики Франции. Во всяком случае так утверждали французские коммерсанты в многочисленных записках и проектах, направляемых ими своему правительству, а ныне хранящихся в парижском архиве МИДа.

В конечном счете стремление вести одинаково активную, но не подкрепленную должными ресурсами внешнюю политику и на колониальном, и на континентальном направлениях привело Францию к краху на обоих из них. С одной стороны, недостаточная материальная поддержка метрополией своих колоний имела следствием утрату французами прежних позиций в Северной Америке и в Индии, с другой — все усилия Франции по сохранению «восточного барьера» не уберегли Османскую империю от разгрома в русско-турецких войнах, а Польшу от раздела 1772 г. Более того, французская монархия и сама не выдержала взятого на себя бремени: огромные расходы на участие в Войне североамериканских колоний за независимость — войне, принесшей Франции, несмотря на одержанную ею победу, чисто символические приобретения, — спровоцировали катастрофический рост ее государственного долга и, в конечном счете, финансовый кризис, ставший одной из причин Французской революции.

На востоке Европы Великая Северная война привела к столь же радикальному изменению геополитических ролей, как это сделала война за Испанское наследство на Западе. До Северной войны положение в регионе на протяжении полутора столетий определялось соперничеством за гегемонию между членами восточноевропейского «квартета»: Швеции, Польши (Речи Посполитой), России и Османской империи (Турции). Последняя влияла на ситуацию в Восточной Европе как непосредственно, так и через зависимое от нее Крымское ханство. Эта борьба шла с переменным успехом: если на протяжении