Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

Мы купили весь забор, какой только был в наличии, и перенесли его в Дом художников. Таскали с обеда и до закрытия магазина. Это перетаскивание забора стало первой совместной почти художественной акцией. Мы, не сговариваясь, устроили настоящее шоу, когда носили забор через улицу. Мы остроумно отвечали старухам, которые проявили бдительность и беспокойство, увидев, что несколько приличных молодых людей, очевидно, не грузчиков, таскают и таскают из магазина забор.

В тот день я понял, что судьба послала мне тех, кого надо, и театр у меня получится.

На следующий день после забора мы тормознули на улице грузовик и за бутылку водки перевезли из университета в наш театр всё списанное со склада световое оборудование, провода и разные ржавые, но необходимые нам крепления и штативы. Музыкальную аппаратуру я провёз свою, из дома: любимые колонки, усилитель и магнитофон. В театре они были мне нужнее.

Я не умел работать ни с деревом, ни с гвоздями, ни с электрическим световым оборудованием. Но пришедшие в театр люди, двое из них, прекрасно умели и знали, как и что нужно было сделать с неструганым забором, чтобы он превратился в места для зрителей. А ещё один парень был на «ты» с любым электричеством.

Все мои самураи после занятий в университете и институте спешили в наш выставочный зал, в котором мы закрывались и строгали забор, шлифовали штакетник, чистили и перебирали старые фонари, стараясь не шуметь и соблюдать конспирацию. Благо художники сидели по своим мастерским как сычи и не проявляли интереса к тому, чем живёт Дом художников.

Репетициями и творчеством пока не пахло. Но все работали как могли и с азартом. Мне это было удивительно. Я не мог поверить в такой энтузиазм. Но это было.

Единственным развлечением, которое ребята себе позволяли в процессе работы, было пиво. Да и то раз в неделю. Не больше. На пиво мы сбрасывались. Я, как руководитель на зарплате, давал больше остальных, и они покупали канистру мутного, водянистого пива и с удовольствием его выпивали. Я с ними не пил. Разве что самую малость. Во-первых, после немецкого то пиво мне просто трудно было брать в рот, а во-вторых, я как-то сразу понял, что мне не стоит выпивать с моими артистами.

До сих пор удивляюсь и не устаю удивляться, насколько жизнь сама всё расставляет по своим местам и наводит свои порядки.

Я совершенно не имел никакого, ни малейшего опыта руководства коллективом. Я не знал, что нужно делать, чтобы быть таким человеком, который даёт указания и распоряжения. Я ведать не ведал, как нужно себя вести, чтобы мои указания выполнялись и чтобы без моего распоряжения, внимания и одобрения ничего никто не делал.

Но как-то само собой и почти сразу приглашённые в театр люди стали ждать моих, и только моих, указаний и только моего одобрения.

Ребята ничем не были мне обязаны, я не платил им деньги, наши отношения не были оформлены трудовым договором, прописывавшим права и правила. Наоборот, все были полностью свободны в своих действиях. Это я чувствовал себя обязанным тем людям, которые всё своё свободное время тратили на то, чтобы устроить и оборудовать тот театр, который я задумал, который нужен был прежде всего мне и который фактически был моим театром.

А ещё, практически сразу, наш маленький, ещё не родившийся, а только зародившийся коллектив стал жить по законам коллектива. То есть он сам собой, без волевых решений, заявлений и обсуждений разделился на меня и на всех остальных.

Я с удивлением обнаружил, что ребята ведут себя при мне тише и сдержаннее, не отвлекаются от работы на перекуры и болтовню. Когда я куда-то отходил из помещения выставочного зала, а потом возвращался, то слышал за закрытой дверью весёлый смех и громкие голоса, которые моментально стихали при моём появлении.

Мне это не нравилось, я не хотел, чтобы хоть какая-то жизнь в театре проистекала без моего ведома. Мне было обидно, что без меня им веселее и свободнее, чем в моём присутствии. Я хотел, чтобы при мне и со мной всё происходило, как без меня. Я даже испытывал ревность…

Я просто-напросто не знал, что таков удел любого настоящего руководителя.

Когда все составные части деревянной конструкции амфитеатра были готовы и распилены по размерам, мы ночью вынесли собранные в мешки стружки, опилки и обрубки, выбросили их и начали собирать, сколачивать и скручивать мною задуманные зрительские помосты. За четыре ночи амфитеатр был готов. Ребята, не задумываясь, согласились работать ночью. Прямо из Дома художников они ехали на лекции и занятия. Кофе, чай мы могли делать на месте. Бутерброды и прочую еду приносили с собой.

Оборудовать сцену без возможности хоть что-то крепить к стенам оказалось задачей не из лёгких. Необходимо было придумать и создать пространство, из которого можно было выходить и куда можно было бы уходить со сцены. И я его придумал-таки. Сам.

Я придумал систему из пяти ширм, которые создавали иллюзию бесконечного пространства. Впоследствии я узнал, что повторил устройство простейшего китайского цирка и передвижной китайской оперы.

Ширмы я попросил изготовить в мастерских Союза художников. Анатолий, как начальник и руководитель, взял у меня размеры и отдал распоряжение. Ширмы должны были представлять из себя лёгкие и прочные деревянные рамы, обтянутые серым холстом. Они были такими же, какими изготовлялись по заказам художников для написания картин, только очень большими.

Пока ширмы делались, мы занимались установкой, коммутацией и настройкой светового оборудования. У нас в наличии в рабочем состоянии получилось восемь прожекторов, по полкиловатта каждый. Старый пульт давал возможность управлять четырьмя световыми каналами. На каждый канал мы завели по два прожектора. Игорь Иванович прислал специалиста по свету из театра «Встреча». От него я узнал первые азбучные секреты сценического света. Он ознакомил меня с азами светового театрального языка.

Домой я мог не возвращаться по нескольку дней. Сутками забывал о еде и о том, что надо звонить родителям. В Доме художников я завёл себе зубную щётку.

Когда ширмы были готовы, мы поехали их забирать. Для этого Анатолий выделил нам грузовичок.

– Ох… – сказал он, совершенно измученный, – уже все живописцы знают, что я заказал огромные и особо крепкие подрамники… Теперь пытают меня. Выясняют, что я собрался на них писать… Что за такой заказ я получил. Не в Германию ли я собрался… Я уже не рад… Не поеду я в Германию, чтобы разговоров не было. Пусть сами езжают, кто хочет, и пусть делают, что хотят… Ты только меня не подведи… Спектакль сделай! Чтобы их всех заткнуть. И сделай его получше, пожалуйста.

– Анатолий, – улыбаясь, ответил я, – я не хочу делать спектакль похуже. Сделаю получше… А на следующей неделе сможете посмотреть, какой получился у нас театр.

С собой в мастерскую за ширмами я позвал одного из ребят, который был не очень полезен в работе в выставочном зале. Я был уверен, что вдвоём мы справимся.

Мастерская Союза художников находилась в большом светлом помещении, в котором гудела пара сверлильных станков. На полу везде валялась стружка и по углам горками желтели опилки. Пахло свежеструганым деревом, и в воздухе летала пахучая деревянная пыль. Несколько мужиков в синих халатах работали и на нас внимания не обратили.