Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев

– Колдунья уже была замужем. Потом, Кудиопартено его любила, а не Агенокора. Так любила, что после смерти гегемона, ее душа не отправилась в чертоги запада, а осталась вечно скитаться по кругу земному.

– Странно, – конунг задумался, через борт челна глядя на медленно плывущие вдали дюны, поросшие соснами, и море за ними.

– Что странно?

– У нас то же самое рассказывают про Бейру, спутницу Крома. По преданию, она так и скитается по лесам и дорогам, черная пелена поверх черного платья. Кому повстречается, может что умное сказать. Или по крайней мере, умно-звучащее…

Умелый не числом берет,

Отринь же заблуждения.

Когда нужды пора придет,

Найдешь меня вблизи.

– Это откуда?

– Кенвал скальд, лет сто сорок тому назад. Смотри, смотри!

Завернувшись в один плащ на двоих, Горм и Тира проводили взглядом обращенные к четырем ветрам четыре золотых лика Сварожича. Чуть в отдалении, у подножия Преславовой горы теснились здания Зверина.

– Полетели лучше в Руян, – предложила анасса. – Свинко не лучший собеседник.

– Полетели, только холодно что-то стало, надо принять меры, чтоб согреться, – подозрительно охотно согласился конунг.

Тира потянулась было к вспомогательной горелке, струю горячего воздуха от которой можно было направить вниз, потом отдернула руку, обратила на своего спутника бесхитростно-изумрудный взгляд, и провела пальцами по его груди:

– Надо согреться, но топливо надо беречь, правильно?

– Знаешь, лада, если б я уже не был в тебя влюблен, от такого взгляда точно влюбился бы. А так только могу влюбиться еще больше.

– А когда ты понял, что в меня влюбился? В Скиллитионе?

– Нет, в Кефалодионе, – выпалил Горм и тут же осекся.

– Погоди, так мы никогда…

– Только обещай не смеяться. По изображению на серебряном зеркале в сокровищнице у Бейнира.

– Работа Йигино художника? Никому не рассказывай, особенно Родульфу или, того хуже, Сотко из Альдейгьи, иначе, не приведи Четырнадцать, опять что-нибудь сложат.

– Главное, – принялся говорить конунг, под тканью и мехом склонившись над простертым перед ним, узенькая спинка на скрытой под багрецом скамье, станом Тиры, но решил, что его языку найдется более достойное применение.

– Ты вспомнил про что-то главное, – напомнила спустя довольно продолжительный промежуток анасса.

Ее оливково-золотая кожа и глаза блестели. Горм ткнулся лицом в край корзна, чтобы промокнуть испарину, и сказал:

– Главное главное все равно словами не выразить. А про что я начал… Главное, чтоб склад не вышел, как у Йоккара про его любовь.

– Ты мне никогда этот склад не рассказывал! – Тира нырнула в синюю тунику из тончайшего льна с еле заметной растительной вышивкой нитями из красного и желтого золота и села на скамье, опустив на настил челна узкие ступни в уютных наволокских шерстяных копытцах, желтовато-белых с синими же полосками.

Горм обернул вокруг бедер росомашью шкуру, в равной степени для согрева и для того, чтобы почувствовать себя ближе к древнему мудрецу из диких времен. Обратив взгляд к полосе моря, стальным ободом схватывавшей окоем на севере, он начал рассказ:

– Это мне приснилось за пару ночей перед Биркой. Примостился старый Йоккар на валуне, справа от него по реке льдины плывут, на берегу народ моржа свежует, а старик смотрит, как Сунна садится, и говорит:

“Только имя одно я успел прошептать

За звездой, что скатилася в море,

Пожелать не успел, да и поздно желать:

Все минуло – и счастье, и горе.[198]”

Я почувствовал, что он хочет меня предупредить, чтоб и с нами так не вышло. Может, я в том и нуждался. Так ли, нет, утром пошел к тебе и отдал матушкино кольцо. А позже тем же утром, помнишь, как Щеня пристал?

– «Давайте я вас поженю?» И такие привел светлые доводы в пользу своего предложения. Я к нему вроде уже привыкла, все равно удивил. «Нам жить осталось дни, если не часы. Всех нас навий сын изведет. Сам помирать буду, хоть надеждой утешусь, что вы за Калиновым мостом вместе, как Бейнир с Беляной.» Кстати, Ипомусаро пишет из Скиллитиона, что Скегги и Гуннлауд построили на развалинах дворца Кубо храм в честь Беляны.

– У кузнецов Волунд и Сварог, у знахарей Яросвет, у мореходов Эгир и Йорр, пусть и у повитух своя богиня будет. Правду сказать, она это заслужила. Словно вправду проклятие Мары со всего нашего народа сняла, а всего-то дела и было бабкам воду кипятить да руки с мылом мыть. Что ж, тебя тем утром Щеня удивил, а меня ты.

– Чем, что согласилась? – Тира ткнула Горма кулачком в бок.

– Больше тем, кого выбрала в посаженные отцы. Я был уверен, что Плагго.

– В этом тоже была бы логика, но Горо с Неттой меня в общем-то вырастили. Я решила – хоть чем-то их успею порадовать. Я знала, что если брать в расчет долгий срок и укрепление нашей династии, лучше было бы выбрать кого-то еще, например, Ионно, но у меня были большие сомнения, что этот кто-то еще успеет приехать на наше приглашение, пока Йормунрек нас обоих не прикончил.

– Что ж, любовь моя, когда тебя могут сегодня-завтра убить, мало кто берет в расчет долгий срок. Твоя правда, надо бы о нем думать почаще, как, к примеру, Виги. В сто с чем-то лет дубравы сажал, чтоб нашим правнукам было из чего корабли строить. Кстати, о детях, до Руяна еще добрый час лёта, – Горм прикинул положение Сунны на небе и вопросительно поднял бровь.

– Сначала слегка подкрепимся, – анасса извлекла из-под скамьи сперва корзинку с медовыми лепешками, потом два оплетенных соломой кувшина – один с килийским, другой с настоянной на сушеных цветах ирги водой, чтобы разбавлять вино. – А потом можно и снова о наследнике порадеть.

– Или о наследнице, – Хёрдакнутссон улыбнулся.

– Что снова улыбаешься?

– Рагнхильд ходила на сносях с Асой, спросила у Хельги, кого ему родить – братца или сестрицу. Он и говорит: «Лучше роди мне ма-а-аленького такого ручного медвежоночка!»

Эцур пошуровал жучаврой[199], пытаясь выловить плававшие на поверхности воды в колодце листья, занесенные ветром. Их появление свидетельствовало о приближении осени. На миг оторвавшись от своей работы и наблюдая за не вполне успешными усилиями подручного, Асмунд продолжил:

– Что тебе сам конунг сломал нос на хольмганге, это, конечно, честь. Но мне он, между прочим, в скиллеборгском бою руку вывихнул, когда с коня сбросил. Рука – это ж поглавнее носа.

– Как сказать, – не сдавался Большеротый. – Рук у тебя две, а нос у меня один, и к тому же, он посередине лица.