Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер

Эммелин Фокс наклоняется и пальцами подбирает кошачьи какашки с верхней ступеньки. Какашки уже совсем сухие; к тому же она помоет руки, как только выбросит их. Ох уж эта брезгливость! Проведите-ка денек в трущобах Шордитча, где по стенам стекает слизь, и лежат, изуродованные, дети в крысиных укусах…

Эммелин присаживается на корточки; распущенные волосы закрывают ей лицо. Чем больше дерьма она подбирает, тем больше его попадается. На самом деле, кот ведет себя безобразно. Если он не исправится, придется выставить его вон из ее постели — и пусть за дверью спит.

— Ты слышишь, кот? — спрашивает она так, будто чтение ее мыслей входит в число его дурных привычек или обязанностей.

Кот не удостаивает Эммелин ответом.

Она сбрасывает дерьмо в картонную коробку из-под писчей бумаги, где за две недели его накопилось немало. Все это будет вытряхнуто в яму в саду, как только она купит лопату, что непременно и сделает сегодня же утром, какими бы глазами ни смотрел на нее владелец скобяной лавки.

Она босиком спускается по пыльным ступенькам; собственно говоря, на ней вообще ничего нет. Такие условности, как переодевание на ночь, утратили для нее смысл, и, несмотря на приближение зимы, она и не вспоминает о ночных рубашках. Холода она почти не чувствует; даже побелевшие конечности не причиняют ей боли. Да и что знают о холоде те счастливчики, которые уютно устроились в хорошо натопленных домах?

Не то, чтобы в собственном ее доме сейчас было так уж тепло. Она забыла занести в дом уголь, и все камины требуют чистки. На самом деле — давно пора найти замену Саре — три месяца без прислуги сказываются на хозяйстве. Можно найти много хороших девушек через «Общество спасения», надо только чуть-чуть привести в порядок дом, чтобы не произвести на прислугу совсем уж плохое впечатление.

Эммелин обтирается фланелькой (она только вчера принимала настоящую ванну), надевает рабочую одежду — изящное, но практичное платье, в котором ходит навещать бедных. В животе у нее урчит — это напоминание о том, что не следует выходить из дому, не позавтракав, как это частенько случается.

На кухне она протискивается между плитой Генри и своей, чтобы достать хлеб из верхнего шкафчика. Оказывается, в буханку воткнут нож, что очень кстати, поскольку в последнее время все ножи куда-то подевались. Масла нет, но есть изрядный запас мясных и рыбных консервов — такое благо для самостоятельной женщины! Она подумывает, не открыть ли бычьи языки, но потом решительно останавливается на лососине. Где-то она читала, что рыбий жир полезен для мозга.

Мягко ступая, входит кот, льстиво мурлыкает и торкается головой в юбки Эммелин.

— Да подожди ты, подожди, — укоряет она кота, ища себе чистую чашку. Вспоминает, что в доме нет молока, а без молока она ни чай, ни какао не любит. Не имеет значения: скоро миссис Нэш сделает ей чашку чаю в зале «Общества».

— Ешь, бессовестный! — говорит она, вываливая остатки рыбы из банки прямо на пол. — Вечно клянчишь… Пошел бы лучше на улицу и занялся честным трудом, а? Буду тебя Подлизой звать.

— Мяу? — кот настораживает уши.

Эммелин пора поторапливаться; она сегодня проспала, потому что прошлой ночью допоздна писала дюжины экземпляров одного и того же письма, адресованного заведующим местными школами, — с требованием не оставлять на произвол судьбы детей, скрывающихся в притонах. Если не поторопиться, она останется без чая и печенья.

Так, а где шляпка? Ах да, висит на каркасе кровати Генри, по-прежнему вертикально прислоненному к стене гостиной. (Матрас уже пристроен, — хорошо, что, хотя миссис Эмерсон недавно потребовались постельные принадлежности, железная кровать показалась ей слишком тяжелой). С помощью парочки булавок и ленты, завязанной под подбородком, Эммелин превращается в миссис Фокс, готовую к трудам.

Когда она отпирает входную дверь, к ее ногам с шелестом ложится письмо, опущенное в почтовую щель. Она на ходу запихивает письмо в сумку.

Удобно усевшись за столом в зале «Общества спасения» с чашкой чая под рукой, миссис Фокс открывает конверт. На стол падает листок, сложенный в крохотный квадратик. Миссис Фокс расправляет его, щурится, стараясь разобрать лилипутский почерк.

«Время быстро истекает, — говорится в письме. — Я знаю, что Вы хороший и добрый человек, хотя Ваш отец поддерживал связи с темными силами. (У меня тоже был дурной отец, так что я Вам сочувствую). Я знаю, что Вы уже востребовали свое второе тело. Люди говорят, что Вы нехороши собой и у Вас плохой цвет лица, по они не в состоянии прозреть красоту Вашей души. Как лучезарна должна быть та душа, которая знает, что ее плотский дом бессмертен! Что до меня, то моя земная плоть выказывает страшные признаки разложения, я не могу вынести мысли о дальнейшем заключении в этой клетке. Мне стало известно, что мое второе тело ждет меня в Обители Целительной Силы. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, откройте мне, где находится эта Обитель. Я готова отправиться туда, но боюсь, что мой ангел-хранитель хочет, чтобы я была терпелива и дождалась горького конца. Вы — моя единственная надежда. Прошу Вас, даруйте мне тайное знание, которого я так жажду.

Умоляю Вас, во имя нашего общего уважения к Генри.

Агнес Р.»

Миссис Фокс складывает письмо в конверт. Со стола убирают чай и печенье. Сестры надевают накидки и перчатки. Миссис Рэкхэм придется подождать, уступив очередь потерянным душам, нуждающимся в немедленной помощи.

* * *

Вечером, лежа в постели с мурлыкающим в ногах котом, миссис Фокс перечитывает письмо.

Она раздосадована: день, проведенный в «Обществе спасения», оказался неудачным. Улицы Шордитча — это золотоносные жилы безбожной нищеты, да, правда; но в них дьявольски трудно проникнуть: обитатели улиц недружелюбны, при появлении сестер «Общества» сразу захлопывают двери. Нашлась одна проститутка, которая согласилась поговорить с миссис Фокс, но она была в состоянии такого опьянения, которое исключает серьезную беседу.

— А из тебя вышла бы классная шалава, — сказала она со смешком, — я-то в этом понимаю! Корсета нету на тебе, так? Мне ж твои титьки видать!

Миссис Фокс хотела объяснить, что перенесла тяжелую болезнь и что жесткий панцирь мешает ей дышать; в любом случае скромность не имеет ничего общего с корсетами; приличные женщины жили на свете задолго до изобретения этих предметов туалета… Но шлюха ее и не слушала.

— А еще по тебе враз видать, что неродиха ты, — фыркнула она, проведя рукой под грудью Эммелин, — мужикам такие — слаще нету…

Теперь Эммелин кулем лежит в постели; ноги болят, помыться нет сил, во рту привкус сажи и, черт побери! — в доме опять нет молока для какао. Мало того, еще и письмо Агнес Рэкхэм, которой хочется узнать секрет физического бессмертия…

Что ей ответить?

Конечно, написать правду, понравится она ей, или нет! Эммелин берет перо и бумагу. Пишет:

«Дорогая миссис Рэкхэм,