Когда пируют львы. И грянул гром - Уилбур Смит

«Да, – подумал Шон, – я тоже всегда защищал и оправдывал Гарри, много раз и так часто, как и ты будешь его оправдывать, когда достигнешь моего возраста». Понимая все это, он решил перевести разговор в другое русло.

Они заговорили о будущем.

– Значит, ты хочешь стать фермером?

– Я очень люблю эти места. Я здесь родился. Для меня это не просто кусок земли и дом. Это часть традиции, которой принадлежу и я. Традиции, созданной людьми, которыми я горжусь. После папы останусь только я, чтобы продолжать эту традицию. И я не подведу. Только вот…

Они достигли спуска к дороге. Майкл остановился и посмотрел на Шона, словно колеблясь, можно ли рассказывать все этому почти незнакомому человеку.

– Только вот что? – осторожно напомнил Шон.

Майкл смотрел на него еще секунду, пытаясь понять, откуда в нем взялась неожиданная уверенность, убежденность в том, что этому человеку можно доверять, как никому другому на свете. Ему казалось, что он знает Шона всю жизнь, что они крепко связаны друг с другом какими-то узами, столь добрыми и столь крепкими, что их можно потрогать руками.

– Только вот, – он резко вернулся к разговору, – это еще не все. Мне хочется чего-то большего, чем просто земля и скот. Это трудно объяснить. Вот мой дедушка, например, был большой души человек. И имел дело не только с животными, но и с людьми. Он обладал… вы меня хорошо понимаете, правда?

– Думаю, да, – кивнул Шон. – Ты чувствуешь, что хотел бы найти свое место в этой жизни, в общем ходе событий.

– Да, именно так. Я бы хотел принимать решения не только такие, как, скажем, когда и как выбраковывать скот, когда клеймить или где устроить новый бассейн с травильным раствором.

– И что ты собираешься делать?

– Сейчас я, в общем-то, учусь в Кейптаунском университете. На третьем курсе. Перед Рождеством у меня защита диплома.

– А потом?

– Еще не знаю, но, мне кажется, я для себя найду что-нибудь подходящее. – Майкл улыбнулся. – Сначала нужно многому научиться, кругом так много интересного. Так много, что меня это иногда пугает.

Не слезая с лошадей, они осторожно, шагом спустились к дороге. Оба так увлеклись разговором, что не заметили легкой двухместной коляски, которая катила им навстречу со стороны Ледибурга, пока она не подъехала совсем близко.

Майкл поднял голову:

– Ой! А вот и моя матушка едет. Теперь вы и познакомитесь.

Шон онемел от ужаса: он понял, что попался. Спасения не было – коляска находилась уже меньше чем в пятидесяти ярдах, и он видел Анну: она сидела за спиной возницы и смотрела прямо на них.

– Здравствуй, мама! – крикнул Майкл.

– Майкл! Чем это ты занимался? – сварливо прокричала она. – Посмотри на себя, на кого ты похож!

Годы сказались на внешности Анны, как она того заслуживала: черты обострились, чрезмерно подчеркивая кошачий разрез глаз. Она перевела взгляд на Шона и сдвинула брови. На лбу и под подбородком прорезались глубокие морщины.

– С кем это ты? – спросила она сына.

– Это мой друг. Он помог мне спасти из болота корову. Жаль, что ты этого не видела, мама. Он один вытащил ее из трясины.

Шон видел на ней дорогое платье – в будние дни жены фермеров так вызывающе не наряжаются. Бархат, страусовые перья… а эти жемчуга! Гарри, наверно, потратил на них небольшое состояние. Экипаж тоже совсем новенький: блестящая, отделанная алой гарнитурой лакированная кожа черного цвета с медными деталями и крепежом – вот тебе еще несколько сотен фунтов стерлингов. Шон окинул взглядом лошадей. «Боже ты мой!» – подумал он, глядя на отборных породистых животных гнедой масти.

Анна продолжала хмуро его разглядывать, – кажется, она узнала его и вместе с тем все еще сомневалась, Шон ли это. Вдруг краска залила ее щеки, губы задрожали.

– Здравствуй, Анна.

– Шон! – прошипела она.

– Давно не виделись. Как поживаешь?

Анна злобно скосила глаза на Майкла.

– Держись подальше от этого человека! – огрызнулась она, почти не шевеля губами.

– Но…

Растерянный вид Майкла пронзил сердце Шона, как удар копья.

– Мать надо слушаться, Майкл, – сказал ему Шон.

– Так вы… вы мой дядя Шон?

– Да.

– Держись от него подальше! – взвизгнула Анна. – Не разговаривай с ним – я запрещаю тебе! Ты меня слышишь, Майкл? Это дьявол… дьявол! Не подпускай его к себе и сам не приближайся к нему! Он тебя уничтожит!

Анна задыхалась, ее трясло от злобы и ненависти, на губах, как у бесноватой, появилась пена.

– Убирайся с нашей земли, Шон Кортни! Убирайся из Теунис-Крааля и не появляйся здесь больше!

– Хорошо, хорошо, Анна. Я ухожу.

– Майкл! Скорее садись на лошадь! – продолжала визжать она. – Торопись! Уезжай от него!

Майкл вскочил в седло.

– Гони! – крикнула она черному вознице. – Гони как можно скорее!

От одного прикосновения хлыста огромные лошади рванули с места в карьер, и Анну отшвырнуло на обитую кожей спинку сиденья.

– Поехали, Майкл! Сию же минуту домой!

Майкл посмотрел на Шона. Он был совершенно сбит с толку и не знал, что делать.

– Я не… Я не верю, что вы…

– Как-нибудь после поговорим, Майк.

Лицо Майкла вдруг изменилось, углы губ опустились, глаза потускнели – так жалко бывает, когда найдешь что-то хорошее и тут же потеряешь.

– Нет, – ответил он, поднял руку в прощальном жесте и пришпорил лошадь. Прижавшись к ее шее, он пустился в бешеный галоп вслед за коляской.

– Майкл! – крикнул Шон ему вслед, но тот, похоже, его не слышал.

Итак, Шон опять отправился воевать. Прощание оказалось для него тяжким испытанием. Ада держалась столь мужественно, что Шону хотелось потрясти ее и крикнуть: «Да поплачь же ты, черт бы тебя побрал! И покончим с этим!» Дирк тоже выкинул номер, один из самых своих зрелищных. Вцепился в Шона и давай выть, пока едва не задохнулся. Шон чуть не бесился от злости; поезд наконец тронулся, но раздражение его немного улеглось лишь через четыре часа, когда поезд прибыл в Питермарицбург.

Все еще злой, он заглянул в станционный буфет и поскорее залил это пламя полудюжиной порций бренди. Потом в сопровождении нагруженного багажом Мбежане протолкался сквозь толпу на платформе и отыскал пустое купе в экспрессе, который направлялся на север. Поскольку весь пассажиропоток осуществлялся только по военным документам, пассажиры этого поезда все без исключения носили военную форму цвета хаки. Картина огромной серой массы людей оживлялась лишь отдельными цветными пятнами – женщины с не очень-то радостными лицами провожали мужчин на войну. Их плач заглушался шумом громких голосов, хохотом мужских глоток, время от времени резким детским писком. И вдруг Шон услышал голос, который, покрывая гвалт, выкрикнул его имя. Он осмотрелся и увидел чью-то энергично машущую над головами руку.