Когда пируют львы. И грянул гром - Уилбур Смит

– Я вот что думаю. Десять тысяч он взял у матери в долг – те самые денежки, которые мы пытались уговорить ее вложить в дело Бёрли.

Все, конечно, помнили дело Бёрли и стыдливо опустили глаза. Ронни заторопился дальше:

– Еще пять тысяч – это ссуда, которую он получил в «Наталь Уоттл», – Джексон случайно проболтался.

Ронни продолжил свои вычисления. Закончив, он снова улыбался.

– Мистер Шон Кортни сейчас на грани своих возможностей. Один только промах, один неверный шаг, и – бац! – Он рубанул ладонью воздух. – Ничего, мы подождем!

Он выбрал сигару из кожаной коробки, заменившей серебряную, раскурил и только потом продолжил:

– Между прочим, ты знал, что его еще из армии не уволили? Судя по тому, как идут военные действия, там определенно понадобятся хорошие бойцы. С ногой у него, как мне показалось, все в порядке. Шепнуть словечко в нужное ушко, слегка надавить там, где надо…

Ронни уже уверенно улыбался. Да и вкус сигары был превосходен.

Врачи госпиталя провели обследование Шона за неделю до Рождества. Они дали заключение о том, что его нетрудоспособность не превышает одного процента: в условиях физической усталости он начинал слегка прихрамывать. Шон лишался права на пенсию по ранению, полученному на войне, и был признан годным к строевой службе.

Через неделю после начала нового, 1901 года пришло первое письмо из действующей армии. Шону предписывалось немедленно явиться к командиру полка Натальских конных стрелков, в который влился Натальский корпус разведчиков.

Война в Южной Африке вошла в новую фазу. По всему Трансваалю и Оранжевой Свободной Республике буры развернули партизанскую войну, и размах ее вселял серьезную тревогу. Война еще далеко не закончилась, и, чтобы увеличить численность армии, уже достигшей четверти миллиона личного состава, срочно требовалось присутствие Шона.

Он написал ответ, в котором просил продлить ему отпуск, но тут же получил еще одно письмо, где содержалась угроза считать его дезертиром, если он первого февраля не прибудет в Йоханнесбург.

Последние две недели были наполнены лихорадочной деятельностью. Шону удалось закончить посадку десяти тысяч акров акации, начатую еще в мае. Он договорился о следующем большом займе в компании «Наталь Уоттл», чтобы оплатить охрану плантации и уход за деревьями. Ремонт и реконструкция усадьбы были завершены, и, оставив домик на Проти-стрит, в Лайон-Коп переехала Ада, чтобы исполнять обязанности смотрительницы и управляющей имением на время его отсутствия.

Теперь, в одиночку совершая прощальный объезд своих владений, Шон получил возможность подумать и о других предметах. Главным из них стала его дочь. Его первая и единственная дочь. Родилась она два месяца назад. Назвали ее Стормой. Сам он еще ни разу ее не видел. Саул Фридман прислал ему с фронта длинное восторженное письмо – наконец-то скоро и Шон присоединится к нему. Шон ответил ему сердечными поздравлениями, а сам еще раз попытался связаться с Руфью. Он написал ей письмо, но ответа не получил. И тогда, бросив работы в Лайон-Коп, отправился в Питермарицбург. Шон ждал четыре дня, утром и днем являясь с визитом в дом Голдбергов, но каждый раз либо Руфь отсутствовала, либо ему передавали, что она нездорова. Шон оставил ей короткую горькую записку и уехал домой.

Погрузившись в мрачные думы, он объезжал свои посадки. На холмах имения Лайон-Коп стояли бесконечные ряды молодых деревьев. Акации, что постарше, посаженные десять месяцев назад, уже начинали ветвиться. Они достигли высоты по пояс и шелестели пушистыми зелеными вершинками. Достижение почти сверхчеловеческих масштабов, десять месяцев непрерывного изнурительного труда двух тысяч работников из местных племен. И вот работа дала удачный результат. Он оставил у себя группу из пятидесяти зулусов, которые под присмотром Ады будут пропалывать посадки между рядами и охранять их от огня. Больше ничего и не надо, остается только четыре года ждать, пока деревья достигнут зрелости и можно будет заготавливать их кору.

Поглощенный невеселыми мыслями, Шон не заметил, как миновал границу имения и двинулся дальше вдоль подножия откоса. Он пересек дорогу и железнодорожную линию. Впереди уже слышался отдаленный шум водопада Уайт-Фоллс, смешивающийся с шепотом ветра в траве, и вдали мелькнул на солнце проблеск потока, каскадами падающего с высокой скалы. Акации цвели, их кроны словно окутывал золотистый туман, а под ними лежали мрачные тени.

Шон переехал через реку пониже пруда, образованного водопадом. Над ним высился крутой обрыв, по которому тянулись темные полосы заросших густым кустарником глубоких промоин; обрыв около тысячи футов высотой заслонял собой солнце. Вокруг пруда росли папоротник и зеленый мох, скалы темнели от водяной пыли. Вода ревела, ниспадая белой подвижной, как дым, вуалью – в отсутствие солнечных лучей здесь царила прохлада.

Шону стало зябко, и он направил лошадь вверх по склону обрыва. И тут вдруг он понял, что его привел сюда инстинкт. Страдая душой, он приехал к своему родному дому. Вон там, внизу, – земля Кортни, она раскинулась перед ним до самой Тугелы.

На него обрушилось острое чувство ностальгии. Он вспоминал прошлое, и сердце сжималось все больше и больше.

Достигнув наконец вершины, Шон остановил коня и окинул взглядом лежащий как на ладони Теунис-Крааль.

С высоты отчетливо просматривались межевые столбы, дом с коновязями, а за ним – хижины для слуг, бассейны с раствором для скота среди деревьев, огороженные пастбища с лошадками, которые спокойно щипали травку, размахивая хвостом… Каждое место здесь тесно связывалось в его памяти с каким-нибудь событием.

Шон сошел с лошади и, сев на траву, закурил сигару. Всем своим существом он окунулся в прошлое, из вороха давних событий выхватывая то одно, то другое. Прошел час, потом еще один, пока наконец Шон вернулся в настоящее; он достал из кармана жилетки часы и посмотрел на циферблат.

– Боже мой, уже второй час! – воскликнул он.

Поднявшись, Шон отряхнул пыль со штанов и надел шляпу, прежде чем начать спуск. Он не стал переходить через реку возле пруда; не выходя за пределы территории Теунис-Крааля и стараясь держаться мест повыше, он решил пересечь дорогу с этой стороны моста. Время от времени ему попадались небольшие стада, менее дюжины голов. Они выглядели ухоженными и упитанными благодаря свеженькой, еще только пробивающейся травке. Когда он проезжал мимо, животные поднимали голову и провожали его безучастными, отрешенными, ничему не удивляющимися взглядами.

Лес становился все гуще, а потом вдруг кончился, и перед ним открылась одна из небольших болотистых впадин, примыкающая к реке. С его наблюдательного пункта на склоне холма, где он недавно сидел, эта территория не просматривалась из-за деревьев, заслоняющих ее, поэтому только сейчас Шон заметил оседланную лошадь, привязанную на той стороне болотца. Он поискал взглядом наездника и сразу нашел – посреди болотца над яркой ядовито-зеленой папирусной осокой торчала голова. Она снова пропала, в зарослях послышалась какая-то возня и неожиданный испуганный вопль какого-то зверя.