Мы просили у вечности рай - Виктория Вайт

Прочти это письмо до самого конца. Я хочу облегчить душу. Сбросить камень, который тянет меня ко дну. Уходя, я должна рассказать о грехе, который превратил меня окончательно в чудовище. Эмир, если бы ты только знал, сколько раз я собиралась с мыслями и пыталась рассказать тебе то, что наделала. Но всякий раз, посмотрев в твои глаза, запрещала себе произнести хоть слово, понимая, что ненависть ко мне станет вечной. Не думала, что так сложно рассказать правду. Наверно и не смогла бы, если бы сама не испытала этого невыносимого чувства, когда теряешь ребенка. Не понимала твою боль…. Материнскую боль Клео. Эмир, сложно пытаться жить дальше, все время, думая о том, что никогда не сможешь взять на руки своего ребенка. Не увидишь улыбки. Ямочки на щеках. Никогда не услышишь того, как он зовет тебя «мамой». Меня наказа Аллах так жестоко, как только это было возможно. Он забрал нашу дочь, не позволив ей увидеть свет. Да, Эмир. Я носила под сердцем нашу девочку. Тайно сходила на УЗИ, но так и не смогла рассказать тебе об этом. Видела, что ты так и не смог оправиться от потери сына. Постоянно думаешь о нем, как я бы я не пыталась заставить тебя забыть. Сейчас я сижу, в одной руке сжимая ручку, в другой голубые пинетки, которые купила, мечтая о том, что у нас появиться сынок. Быть может потому, что держала твоего малыша на руках. Эмир….. Я первая кто взял твоего сына на руки и взглянул в карие глазки. Мне так хотелось на все наплевать и оставить это маленькое чудо себе. Но я не могла. Мальчишка был очень слаб и нуждался в матери. И на тот момент я не смогла освободиться от ненависти, которую испытывала к Клео. Знаешь, у него твои глаза и бровки. Малыш просто копия своего папы. Если бы ты только понимал, как я хотела, чтобы этот малыш был наш. Родной мальчик, который бы смог укрепить семью. Не выдержав, я осталась с ребенком наедине, и чтобы успокоить начала гладить его щечки. Он так забавно кряхтел, а потом схватил меня за палец и смотрел так, словно умолял его не оставлять. Понимал, что буквально через несколько мгновений, я разорву эти объятия и уйду навсегда. Будто знал, что навсегда я оставляю его без матери и отца. Опустившись с ним на колени, я начала молить его простить меня. Рыдала навзрыд, но по-другому поступить не смогла. Он был преградой для нашего счастья. Ради которого, я всегда шла по головам. И рождение вашего с Клео сына не стало исключением. Моя расплата пришла, Эмир. И это не только смерть нашей дочери. Я мертва внутри. Каждый новый проходящий день становиться все бессмысленнее. Каждое утро я уговариваю рассказать тебе правду, но так и не решаюсь. Эти мысли разъедают сознание, не оставляя мне и капельки покоя. Если ты читаешь это письмо, значит, меня больше нет в живых. Значит, ты проникнулся моей болью, и подписал все документы. Все считали меня сильной женщиной, но я трусиха, Эмир. Я не смогла рассказать все, глядя в твои глаза. Признаться честно, покаявшись в самом страшном грехе своей жизни. Прошу тебя, Эмир, облегчи мою душу. Спаси ее. Найди своего сына. В последние часы своей жизни я молю Аллаха, чтобы он помог тебе в поисках. Смерть нашей дочери мое самое страшное наказание. Но твой сын жив. Найди его. Знаю, читая эти строки, ты очень зол. Ты не находишь оправдания моему поступку и никогда не простишь. Ненависть в твоем сердце кипит все больше и больше. Но меня нет. Холодное тело покоится в сырой могиле, и возможно, ты даже пришел, чтобы положить букет моих любимых цветов. Но душа моя тяжела даже после смерти. Камень тянет ее в ад, и пока ты не обретешь счастья с Клео и вашим сыном, покоя мне не найти. Выполни мою последнюю просьбу, после которой сможешь жить, больше не вспоминая о том, что я была в твоей жизни».

Дрожащими руками сжимаю письмо, практически скомкивая его в кулаке. Моргаю несколько раз, прокручивая в голове все слова, которые только что прочитал. Помимо письма есть несколько фото, которые оставила Амани. На них мой сын. Слабый, но живой. Он не мог умереть все-таки за эти несколько лет. Живой. Кидаю письмо и фото из рук, впиваясь пальцами в волосы. От обреченности хочется заорать в голос, но стискиваю губы, сдерживая этот отчаянный крик души. Сердца, которое от боли на куски разрывается. Клео должна узнать, что была права. Наш сын жив. Эта фраза становиться стимулом. Мечтой, до которой можно дотронуться. Голова кружится. Размыкая слипшиеся губы, хватаю воздух, чтобы полноценно насытить легкие кислородом. И внезапно понимаю, что не имею права обнадеживать Клео, пока точно не узнаю, где находится наш сын. Не могу разбить ее сердце снова нелепыми надеждами. Поднимаясь на ноги, забираю письмо и фотографии. Доставая мобильный телефон из кармана джинс, судорожно набирая номер Виктора. Несколько длинных гудков, после которых он настороженно отвечает.

— Эмир?! — Виктор говорит спокойно и сдержано.

— Нам нужно встретиться. — Произношу короткую фразу, начиная задыхаться. Ощущать, как легкие сводит. — Срочно. — Добавляю, быстрыми шагами направляясь по длинной аллее, чтобы добраться до своей машины.

— Где ты? — Виктор спрашивает настойчиво, чувствую, что я не в себе. — Давай, я приеду.

— Не нужно. — Кажется, даже резко. Добираясь до машины, быстро забираюсь на водительское сиденье, едва сдерживая эмоции. — Я приеду сам. — Не меняя тона голоса. Зажимаю мобильный телефон головой к плечу, вставляю ключ в замок зажигания. Завожу мотор, зависая ногой на педали газа.

— Жду тебя в отеле. — Виктор сообщает, где он находится. Поворачиваю ключ, не слушая то, что Виктор продолжает говорить в трубку. Срываясь с места, со всей силы нажимаю на педаль газа. Гоню на полной скорости, завершая разговор. Монотонно смотря сквозь лобовое стекло на дорогу, мыслями при этом находясь где-то очень далеко. Состояние похоже на то, словно я в стельку пьяный. Хотя за последнее время не сделал не единого глотка спиртного.

Дорога до отеля занимает чертовски много времени. Или это просто кажется. Время замирает, издеваясь, заставляет мучиться. Перед глазами все расплывается. Добираюсь почти на автомате, не помня того, как я остановился, припарковав машину. Вошел в здание отеля, и оказался в лифте. Более менее пришел в себя лишь тогда, когда увидел Виктора, ошарашено смотрящего в мои глаза. Не понимающего совершенно ничего. А я, не