Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

– Мне сказали, что ты знаешь слишком много о плотских утехах церковников, выступающих на стороне Бенедикта, и поэтому на тебя решили оказать давление, похитив Мерсе.

Арсенда перебила его, саркастически рассмеявшись.

– Деяния иных людей сравнятся с кознями Люцифера, – призналась она. – C ними я тоже научилась работать. Немногие настоятельницы, далекие от мирских забот, умеют решать проблемы. И не важно, сам ли дьявол был тому причиной, или он лишь подстрекал людей к греху.

Затем Арсенда призналась, что работала с Рехиной, что еврейка годами ее обманывала, скрывая, что она не убила то дьявольское отродье, а теперь пыталась на нее надавить, угрожая покончить с Мерсе, если Арсенда встанет на сторону Констанцского собора.

– И я сказала, чтобы Рехина выполнила свое обещание и убила порождение дьявола. – (Уго подскочил на скамейке от негодования.) – Тогда новообращенная рассердилась и уехала, – заключила Арсенда.

С тех пор она ничего о Мерсе не слышала. Брат умолял ее связаться с Рехиной, чтобы узнать, где находится Мерсе. Но Арсенда не сдавалась: дочь дьявола не заслуживает такого внимания. Уго встал перед сестрой на колени. Безрезультатно. Что же теперь делать, содрогался Уго, где ему искать Рехину и Мерсе? Затем он встал и отдался слепой ярости.

– Нет, ты это сделаешь! – заорал Уго. – Ты отправишь послание Рехине!

Арсенда покачала головой, скривив губы. Снисхождение и жалость. Уго разозлился. Он схватил сестру за руку, сдернул со скамьи и принялся трясти.

– Сделаешь!

Во дворе появились монахини.

– Уго, – выговорила Арсенда, – я скорее умру, чем помогу дочери дьявола!

Он резко отпустил ее, словно остов горящего факела, обжигающий руки.

– Ты собираешься отнять у меня жизнь? – с вызовом спросила Арсенда.

– Я столько лет думал о тебе, молился за тебя, а теперь ты обрекаешь на смерть ту, которую я люблю больше всего на свете.

– Надеюсь, она умрет. – (Эти слова больно его ранили.) – Без сомнения, – продолжала Арсенда, – род людской должен избавиться от этого отродья.

Внезапно Уго осознал, что его кулаки сжаты и он готов нанести удар. Он выдохнул и покачал головой. Дьявол. Падший ангел. Князь тьмы. Уго признавал существование дьявола, как признавали все: церковники, властители, народ. Сатана жил среди них и вселялся в людей, чтобы пользоваться их слабостями. Уго вспомнил, что в Жункересе Арсенда поначалу была наивной молодой девушкой. Затем эта наивность уступила место крайней набожности. Уже тогда его встревожила глубокая ненависть сестры к евреям, которая обнаружилась после погрома в еврейском квартале. У нее не нашлось слов сочувствия к мужчинам и женщинам, убитым во имя христианского Бога. Уго удивился, когда Арсенда спросила, грешит ли брат тщеславием и гордыней; тогда тот вопрос заставил его искать примирения с Лысым Псом. Он помнил и день, когда Арсенда заявила, что он не может соревноваться с Богом в ее любви.

«Значит, Бог вознаградил ее за преданность, – подумал Уго, – сделав матерью дьявольской дочери, отпрыска змея или козла?» Он вздрогнул, представив, как сестру насилует массивное темное существо – черное, зеленое или красное, вместо ладоней – копыта, на голове – рога, за спиной – крылья, оперенные, как у птиц, или сухие, как у летучих мышей. Он представлял его таким, хоть дьявол и принял человеческий облик – чудовище все равно скрывалось под оболочкой. Не может быть! Уго любил Арсенду, но теперь не мог узнать в этой непримиримой монахине сестру, ради которой карабкался по стенам Жункереса, движимый жаждой встречи. Мерсе не могла быть дочерью дьявола. Если бы Арсенда ее увидела, то поняла бы, насколько сама мысль абсурдна. Его передернуло, когда Уго представил, что его дитя рождено от Люцифера. Вельзевула.

Арсенда заметила, что Уго побледнел, и попыталась ему помочь. Он вырвал руку.

– Так ты ничего для нее не сделаешь? – спросил у сестры.

– Никогда, брат, – ответила настоятельница.

– Не называй меня так больше. Я тебе не брат.

И он поспешил уйти из монастыря той же дорогой, какой пришел. Прошагал по разбитой им решетке, перепрыгнул через стенку, отделявшую отсек для монахинь от единственного нефа. На мгновение его взор задержался на образе Богоматери с Младенцем. Да, Святая Дева немногим ему помогла, прищелкнул Уго языком. Арсенда отпустила его, не сказав ни слова на прощание.

Уго отправился в Эскаладеи. Утром он не позавтракал, чтобы как можно быстрее добраться до аббатисы Беатрис. Обед тоже пропустил. Поднимаясь на холм среди лесной чащобы, Уго понял, что придется все начинать сначала, – как в день казни Барчи, когда он отправился из Барселоны. Он снова не знал, что делать, где искать дочь. Он решил пока не думать об этом: голод направил его к дому мирян в Эскаладеи.

– Я ищу свою дочь, – признался Уго в тот вечер, насытившись, но по-прежнему пребывая в отчаянии. Язык у него развязался под действием крепкого вина с привкусом камня. – Ее похитили, и из-за этого погибла хорошая подруга, а я бросил на произвол судьбы мою… – Он не знал, как объяснить собеседникам, кем ему приходится Катерина. – Женщину, которая должна быть моей женой перед Богом, чтобы найти свою законную жену, которую я ненавижу и порой хочу убить… И вот наконец я снова встретил сестру, которую считал мертвой или пропавшей… Но оказалось, что она за эти годы стала непреклонной, нетерпимой монашкой.

– Они все такие, – заметил один из мирян. – Вот что Церковь с людьми делает.

Уго в унынии развел руками и опустил ладони на стол. Восемь мирян сразу же оживились – у них не было иных тем для разговоров, кроме полей и виноградников, садов и мельниц, в свободное от Священного Писания время.

– Кто эта умершая подруга?

Уго засомневался: для чего рассказывать о Барче? Принесли еще вина, миряне быстро осушили свои плошки, словно приготовившись к долгому разговору. Вопросы следовали один за другим: «Почему твою дочь похитили?», «Известно, кто это сделал?».

Вино и люди: любопытные, но честные. Они пили всю ночь, и в конце концов Уго решился поведать им о Барче, о ее жертве и ужасной смерти, а равно и о любимой Катерине.

– Женись на ней где-нибудь в другом городе, там, где тебя не знают, – посоветовал один.

Совет вызвал оживленные споры. Разговор продолжался, хотя некоторые и смутились, когда речь зашла об адмирале каталонского флота. Вино рассеяло всевозможные опасения – решились заговорить о расколе и Констанце. Картезианцы поднимали эти вопросы на проповеди, хотя папой все еще оставался Бенедикт, ибо не был избран новый понтифик… насколько им известно.

– А твоя настоящая жена, говоришь, врач?

– Тут недавно одна женщина заявила, что какая-то врачиха