Без помощи вашей - Роман Евгеньевич Суржиков

Стояла, скрестив руки на груди, отвернувшись в сторону. Злость начала просыпаться в сердце.

— Зачем? — повторил Эрвин. — Чего ради? Ради мести? Я — мститель? Смешно. Теобарт смеялся, и мне смешно, и тебе. Во имя Первой Зимы? Вот уж кто легко обойдется без меня. Даже не заметит! Ради отца? Но ведь это он послал меня сюда, не забыла?!

Эрвин встал на четвереньки и пополз к кустам, оскальзываясь на мокрой траве. Зачем? На зло. На зло тебе, Светлая Агата, я еще раз попробую, потеряю сознание от боли, и тем все кончится! Надеюсь, что больше не очнусь. Довольна?!

Он нашел кинжал, зажал в кулаке, пополз обратно к змей-траве.

На зло Рихарду — нечего ему потешаться, встретив меня на Звезде! На зло Теобарту — пусть узнает, что ошибся! Не такой уж я неженка! На зло Луису. Он пытался на болоте, когда подсек передо мною травяную сеть; пытался вторично, подкинув змею в шатер. Потом ударил ножом и швырнул в пещеру… пусть и эта попытка пропадет даром! На зло всем, своим и чужим, кто был уверен в моей смерти. Возьму — и выживу! Каково, а? Хорошая будет шутка?!

Эрвин сел среди травы, смочил кисточку в соке. Взял ее левой рукой, правой стиснул рукоять кинжала. Приблизил острие к ране — оно дрожало. Боги, что может быть хуже боли?! Эрвин помнил, как орал грей с переломанной ногой. Помнил пыточную камеру в Первой Зиме — отец считал, что образование сына должно включать и это. Там был какой-то западник… с него дюймовыми кусочками срезали кожу. Как же он кричал!..

На зло врагам и друзьям, отцу и Рихарду, на зло самой Светлой Агате… Нет, даже на зло не хочу! Не могу. Только не это. Лучше просто тихо умереть.

Он смежил веки, Светлая Агата все еще стояла в темноте. Смотрела ему в глаза. Точеный подбородок, волевые скулы, цепкий, пронзительный взгляд. Она похожа на Иону. Сестра… Скажи, неженка, что ты почувствуешь, если Иона умрет? На какие кусочки разорвется твое сердце? Что сгорит в тебе, когда увидишь ее тело? Что останется от тебя — уголек, горстка пепла?..

Так почему ты решил, что ей придется легче, когда ты не вернешься?!

— Я выживу ради сестры, — процедил Эрвин.

Он рассек кожу, вогнал клинок в гноящуюся рану и повернул, раздвигая края.

Град осколков. Мир разбился, как зеркало. За ним оказалась багровая тьма. Вращалась водоворотом, уносила за собою. Он вертелся и тонул, захлебывался не то тьмою, не то кровью, не то криком.

Странно, как сознание смогло удержаться в теле все то время, пока из-под ножа стекал гной и сукровица; пока сок змей-травы струился внутрь по лезвию. Эрвин выдернул клинок и лишь тогда перестал существовать.

Глава 30. Монета

Середина июня 1774 года от Сошествия Праматерей

Герцогство Южный Путь

Хармон Паула Роджер всей душой надеялся, что барон Деррил примет предложение и купит Предмет. Барон пугал торговца до чертиков, Хармона передергивало от мысли о новой встречи с ним. Однако торговец понимал: лучше продать Светлую Сферу здесь, в Лабелине. Следующий покупатель живет в Фаунтерре, потребуется недели три, чтобы добраться туда. За это время Хармон еще сильнее свыкнется с Предметом, святыня пустит корни в его душу так глубоко, что ему попросту не достанет духу ее продать. Нужно совершить сделку в Лабелине.

Обнадеживало то, что барон практически согласился с названной ценой. И уж тем более он не станет торговаться после того, как увидит Сферу во всей ее красе. Никто не стал бы!

Оставалось как-то скоротать время до получения письма. Хармон решил отправиться на прогулку в город, и не просто на прогулку, а с определенной, весьма заманчивой целью — присмотреть себе дом. Он взял Джоакина в качестве охраны, затем прикинул — и позвал также Полли. Девушке полюбились поезда, а он ведь намерен осматривать дома около рельсов, так отчего бы не доставить ей удовольствие?

После памятной беседы о будущем отношения Джоакина с Полли ухудшились. Они говорили друг с другом надтянуто, будто нехотя; Джоакин легко раздражался, девушка впадала в молчание. Целовались всего несколько раз, а ночи проводили порознь. Если бы кто предположил, что Хармона это радует, то, уж верно, не ошибся бы.

Для прогулки по городу торговец нанял бричку. Полли он усадил рядом с собою, а Джоакину отвел место на козлах, рядом с возницей. Они покатили с ветерком по широким улицам Лабелина. Стоял погожий летний день, солнце играло в стеклах домов. Джоакин хмуро помалкивал, девушка поначалу вторила ему, но вскоре ее жизнелюбивая натура взяла верх. Полли начала радоваться незнакомым местам, причудливым строениям, забавным людям.

В Лабелине действительно было на что посмотреть. Улицу, идущую вдоль рельс, населяли богачи. Каждый старался выделиться роскошью, необычностью своего жилища. В некоторых городах — к примеру, в Алеридане, Первой Зиме, — феодалы следят за архитектурой и не допускают строительства слишком роскошных домов или слишком уродливых, или даже таких, чей фасад выбивается из облика улицы. В итоге город обретает некие общие черты, складывается в цельный рисунок. Однако Лабелина это никак не касалось — здесь строили кто во что гаразд, опираясь лишь на фантазию зодчего и толщину кошелька хозяина.

Вот дом идет ступенями, и на каждой террасе — цветущий сад. Вот дворец, стоящий на арках, будто мост, а под ним — пруд. Вот роскошная фреска во весь фасад, рисующая сцены охоты. Здесь колонны, опирающиеся на спины львов, а там — колонны с медными орлами вместо капителей. Вот фасад смотрит на улицу двумя мозаичными окнами — круглыми и несуразно огромными, будто глаза стрекозы.

— Чудесная улица! Никогда не видела подобной! — дивилась Полли.

— Купеческое кубло, — ворчал Джоакин через плечо.

— Обрати внимание, — показывал Хармон девушке, — все дома стоят так, чтобы из окон было видно рельсы. Потому здания по правой стороне улицы выше, чем по левой. Они словно выглядывают поверх противоположных крыш.

И верно. По левую руку дома были разлаписты и коренасты, по правую — тянулись к небу, словно мачтовые сосны. Полли ахнула, увидав пятиэтажную громадину, сплошь усыпанную скульптурами и фресками, будто собор. Две островерхие башенки на крыше чуть ли не царапали облака.

— Как же прекрасно тут жить! Там, наверху, должно казаться, что ты живешь среди неба!

Да, хорош, — подумал Хармон, — вот только стоит он, наверное,