Мэрилин Монро - Дональд Спото

В дневнике, который Юнис Мёррей вела исключительно для себя, она выразила свое презрение к Чери Редмонд — сообразительной даме, обладавшей проницательным взглядом и острым пером, которую приняли на работу по рекомендации Милтона Радина. Чери, в свою очередь, испытывала возмущение поведением Юнис — категорическим и не терпящим возражений. «Война с миссис Мёррей, — написала она Хедде Ростен, — не ободряет человека и не возвышает его духовно, а времени отнимает множество; что тут поделаешь, ведь если спортсмен в игре отступает к задней базе, ситуация от этого никогда не облегчается». Аналогия с оборонительной тактикой в бейсболе была вполне адекватна для системы, никому не помогавшей ни в доме, ни на работе. Дело в том, что Юнис не только доносила о происходящем в доме, но теперь еще и с молчаливым упрямством управляла им.

Принимая во внимание прошлое Мёррей и ее жизненный опыт (не говоря уже о том, что она была alter ego [вторым «я»] Гринсона), легко можно понять ее желание владеть и властвовать. Дом на Пятой Элен-драйв, который был выбран из соображений сходства с ее утраченным домом и который создавал (как она сказала) «связь» между нею, Гринсоном и Мэрилин, стал для этой женщины чем-то вроде тотема. Потеряв собственную семью и мужа, Юнис рассматривала Гринсона в качестве суррогата мужа: для нее это был человек, готовый помочь и похожий на отца семейства, человек, призвание которого состояло в помощи другим людям, наконец, человек, с которым она взаимодействовала уже полтора десятка лет, продолжая одновременно пресмыкаться и раболепствовать перед своей сестрой и ее мужем.

Осуществляя доверенную ей Гринсоном опеку над Мэрилин, Юнис обретала возможность еще раз пройти через свое прошлое и исправить былые ошибки; для нее дом Мэрилин был собственным домом — потому она искренне интересовалась его архитектурным обликом, состоянием, в котором он содержится, и ремонтом. И точно так же как из жилища на Пятой Элен-драйв она сотворила собственный дом, так и из Мэрилин она пыталась сделать себе дочь, а из Гринсона — мужа, который к ней вернулся. Обосновавшись в жизни Мэрилин, Юнис Мёррей временно получила обратно все то, к чему стремилась и чего потом лишилась; наконец-то она могла исполнить свою мечту и стать завзятой нянькой-опекуншей, какой была ее сестра Кэролайн. Таким образом, то, что Юнис жила в опасном мире фантазий, все более в него погружаясь, стало для Мэрилин тревожной и угрожающей проблемой. Ральф Гринсон и Юнис Мёррей, которым не удалось воплотить собственные жизненные планы в реальность, сейчас совершенно явным образом удовлетворяли свои потребности: доктор, по словам жены, создавал дом своей мечты, эдакие небеса для тех, кого он, как ему казалось, мог спасти; а мнимая нянька рассматривала заботу о Мэрилин как свою жизненную миссию.

Объект этих опасных, путаных чувств и манипуляций был, однако, сильнее, нежели полагало большинство людей. В стремлении любой ценой принять приглашение на банкет, организовывавшийся в последнюю субботу марта в доме Бинга Кросби в честь президента Кеннеди, Мэрилин взяла и выздоровела. В особняке Кросби она излучала очарование, блистала юмором и провела ночь в постели президента[468]. Именно тогда Джон Кеннеди позвал ее на майское торжество в «Мэдисон-сквер-гарден» по случаю своего предстоящего дня рождения; она не только приняла приглашение, но и обещала спеть «Happy birthday to you».

Этот чудный уик-энд может — по крайней мере, частично — объяснить, почему в ближайший понедельник Мэрилин (по словам Уолтера Бернстайна) во время встречи с продюсером, режиссером и сценаристом своей картины «была в прекрасном настроении и из нее ключом била энергия». Когда Мэрилин находилась в студии, туда приехал тамошний штатный доктор, Ли Сигел, который завел ее в соседнюю комнату и там сделал актрисе один из своих знаменитых «витаминных уколов» — этих столь ценимых в Голливуде сочетаний наркотиков, которые, в зависимости от потребностей фирмы или желания самой звезды, добавляли энергию или действовали успокаивающим образом. «Сигел был в "Фоксе" специалистом по организации хорошего самочувствия, — вспоминал писатель Эрнест Леман, один из создателей самых лучших голливудских сценариев и продюсер снятых по ним фильмов[469]. — Помню, как-то он сделал мне укол внутривенно, как делал это сотням людей на студии. Это был опасный коктейль из амфетамина и бог знает чего еще». Каждые несколько дней Мэрилин получала дополнительно сходную дозу наркотиков от Энгельберга.

Во время указанного совещания в киностудии Мэрилин узнала, что дата начала съемок ленты «С чем-то пришлось расстаться» перенесена на конец апреля, и в связи с этим актриса — хотя в студии ей запретили отправляться в Нью-Йорк, чтобы не рисковать новой простудой, — выехала к Страсбергам, чтобы обсудить с ними проблемы, связанные с этой картиной. Как призналась им Мэрилин, она особенно нервничала из-за того, что сроки завершения сценария по-прежнему не укладывались ни в какие разумные рамки и конца этой работы не было видно; в такой ситуации помощь Паулы в подготовке отдельных сцен была еще более желательна, чем когда-либо прежде. Ли сторговал условия соответствующего договора, выхлопотав для жены гонорар в размере пять тысяч долларов в неделю, из чего половину должна была платить сама Мэрилин. Ли Страсберг, когда-то прослывший пламенным социалистом, сейчас хорошо знал ценность доллара.

Мэрилин — как всегда, когда она нуждалась в Пауле, — становилась мотовкой. Именно в это время актриса подписала чек на тысячу долларов и стала одной из учредительниц так называемого Музея воспоминаний Голливуда, который должен был сделаться кино- и телевизионным архивом, но никогда не был создан; чек ей тоже никогда не вернули. Дети Миллера по-прежнему получали от нее подарки без всякого повода, а просто в знак ее любви. Кроме того, Мэрилин переправила одной из студийных парикмахеров по имени Агнесс Фланеген копию садовых качелей, которые той очень понравились во время визита на Пятую Элен-драйв. Такие спонтанные акты щедрости, как вспоминал Аллан Снайдер, по-прежнему были типичны для знаменитой актрисы: «Когда ты занимался покупками вместе с Мэрилин, следовало быть весьма осторожным. Если ты вошел с нею в магазин и ненароком показал на рубашку или другую вещь, которая пришлась тебе по вкусу, можно было не сомневаться, что на следующий день тебе пришлют ее домой!»

Такое поведение было тем более достойно внимания, что Мэрилин, одна из самых строптивых и самых кассовых актрис, картины которой позволили «Фоксу» заработать свыше шестидесяти миллионов долларов, соблюдала условия контракта, который она могла бы попросту порвать, — она играла в картине «С чем-то пришлось расстаться» всего за сто тысяч долларов. Для сравнения: Сид Чарисс[470]была нанята (на роль второго плана) за пятьдесят тысяч долларов, Том Трайон[471]должен был получить (за еще меньшую роль) пятьдесят пять тысяч долларов, а Дин Мартин и Джордж Кьюкор зарабатывали по триста тысяч за картину, общий бюджет которой равнялся трем миллионам двумстам пятидесяти четырем тысячам долларов. «Деньги, — сказал один из тогдашних продюсеров, работавших для "Фокса", — заставляют Мэрилин выглядеть как куколка. Она могла бы иметь миллион долларов и каждый день получать на них проценты. Студия сделала на ней невероятный бизнес». Если это правда, то остается открытым вопрос, почему агенты звезды не пробовали выторговать для нее более высокое вознаграждение. По мнению Дэвида Брауна, «ее агент должен был всего лишь прийти, чтобы составить новый контракт, — это было так просто».