Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс

– Стивен… – Юдифь захлопнула книгу, сжав ее так, что побелели пальцы. – Только это я и слышу от тебя постоянно: Стивен, Стивен, если ты не проклинаешь свою сестру.

– А где Мари-Луиза?

– Где ей быть в такой час? В постели. Купер…

– Я не хочу ссориться. – Он отвернулся.

– Но с тобой что-то происходит. У тебя словно не осталось никаких чувств ко мне, к дочери… к чему-либо, кроме твоего проклятого министерства.

Купер оперся рукой о косяк двери гостиной и снова чихнул, слегка наклонив голову. Когда он снова посмотрел на жену, его взгляд испугал Юдифь.

– Да, со мной кое-что произошло, – тихо заговорил Купер. – Мой сын погиб. Погиб из-за этой войны, из-за жадности моей сестры и из-за того, что ты отказалась остаться в Нассау. Так что будь добра, оставь меня в покое, чтобы я мог поесть.

В кухне он немного поел, сидя у холодной плиты, потом отставил тарелку и пошел в спальню. Там он зажег газ, закрыл дверь, разделся и лег в постель, укрывшись двумя одеялами, но так и не смог согреться.

Вскоре пришла Юдифь. Погасив лампу, она легла рядом с мужем. Купер лежал лицом к стене. Она старалась не касаться его. Ему показалось, что он слышал ее плач, но он не повернулся. Уже засыпая, он видел перед собой чертежи «рыбы-лодки».

Раз в неделю Мадлен повторяла свое приглашение на ужин. И к концу мая Юдифи наконец удалось убедить Купера один вечер провести вне стен военно-морского министерства. В четыре часа назначенного дня он прислал домой записку с сообщением, что задержится, и приехал на Маршалл-стрит только в половине девятого.

В просторных комнатах верхнего этажа братья обнялись.

– Как дела, Купер? – От Орри пахло виски; бледное, небритое лицо брата встревожило его.

– Очень много дел в министерстве.

Юдифь нахмурилась.

– Чем вы там сейчас занимаетесь? – спросила Мадлен, ведя их к столу с зажженными свечами.

Она хотела поскорее подать ужин, пока он не был окончательно погублен.

– Наша работа – уничтожать янки.

Орри засмеялся, но тут же понял, что Купер говорит серьезно. Юдифь смотрела в пол, но было видно, как она страдает. Мадлен вопросительно взглянула на мужа, словно спрашивая: «Он что, пьян?»

– Можно я тебе помогу? – пробормотала Юдифь и под этим предлогом торопливо ушла следом за хозяйкой на кухню.

– Ты можешь себе представить зеленый горошек за три с половиной доллара за пек?[41] – сказала Мадлен, поднимая крышку с дымящейся кастрюли.

Ее наигранная веселость быстро угасла. Юдифь оглянулась на дверь кухни и сказала:

– Я должна извиниться за Купера. Он не в себе.

Мадлен опустила крышку и посмотрела на невестку:

– Юдифь, он ведет себя так, словно вот-вот взорвется. На него просто жалко смотреть. Что с ним?

– Он слишком много работает – как в то время, когда всем уже было ясно, что «Звезда Каролины» не будет построена, а он все не хотел верить.

– Ты уверена, что дело только в работе?

Юдифь избегала ее взгляда.

– Нет. Но я не должна ничего говорить. Я обещала ему. Он сам расскажет, когда будет готов.

Вскоре все четверо сидели за накрытым столом. На ужин был зеленый горошек, ломтики жареного картофеля и жилистое седло барашка, которое Мадлен купила на одном из маленьких фермерских рынков на окраине города.

– Орри нальет кларета или воды, если захотите, – сказала Мадлен. – Я отказываюсь подавать ту жуткую смесь из земляных орехов, которую здесь выдают за кофе.

– Теперь вообще продают очень много странного, – поддержала ее Юдифь. – Взять хотя бы чернила из сока ягод лаконоса…

Она умолкла, видя, как Купер протянул брату свой бокал. Орри налил в него кларета до половины, но Купер не отвел руку; слегка кашлянув, Орри наполнил бокал до краев.

– Кое-кто… – Купер выпил разом половину вина, пролив несколько капель на уже и без того грязную рубашку, – кое-кто в этом городе пьет настоящий кофе и пишет настоящими чернилами. Кое-кто может платить за такие вещи. – Он уставился на брата. – Например, наша сестра.

– Неужели это правда? – спросила Мадлен с напускной беспечностью.

Купер посмотрел на нее с мрачным видом. В комнате повисло неприятное напряжение.

– Да, Эштон действительно живет в прекрасном доме, – сказал Орри, – и, когда я вижу ее на улице, она всегда шикарно одета – туалеты из парижского модного дома Уорса или что-то подобное. Ума не приложу, как ей это удается на жалованье Хантуна. Большинство правительственных служащих получают сущие крохи.

Купер судорожно вздохнул. Юдифь сжала руки под столом. Сквозь открытые окна донесся крик продавца воды, потом скрип колес его повозки.

– А я тебе скажу, откуда у них такая роскошь, Орри. Они спекулируют.

Мадлен застыла от изумления. Орри отложил вилку.

– Это серьезное обвинение, – сказал он.

– Я плыл на ее корабле, черт побери!

– Милый, – начала Юдифь, – может, нам лучше…

– Пора им узнать!

– О каком корабле ты говоришь? – спросил Орри. – О том, что ходил через блокаду? На котором вы…

– Да, я говорю об «Уотер Уитч». Эштон и ее муж были его совладельцами и имели солидную долю в прибыли. Именно владельцы велели шкиперу прорываться любой ценой и при любых условиях. Так он и сделал, и я потерял сына.

Он резко отбросил упавшие на лоб волосы, и в потрясенной тишине Мадлен вдруг заметила, что Купер начал седеть.

– Бога ради, Орри, налей наконец мне вина!

Откровенно расстроенный, Орри снова наполнил бокал Купера.

– А кто еще знает об Эштон и Джеймсе? – спросил он.

– Думаю, другие владельцы. Но я никогда не слышал их имен. Единственным человеком, который, похоже, знал всех, был шкипер Баллантайн, но он утонул, как и…

Лицо Купера исказилось. Воспоминания были слишком тяжелыми, чтобы говорить о них вслух. Он допил вино, уставился на огонек стоявшей рядом свечи и вдруг пробормотал, с силой поставив бокал на стол, отчего хрупкая ножка сломалась.

– Я бы убил ее.

Все посмотрели на него.

– Извините, – буркнул Купер и вскочил, отталкивая стул.

Стул с грохотом упал. Купер взмахнул рукой, чтобы не налететь на стену, и вышел в гостиную пошатываясь. Он сумел добраться до кушетки, рухнул на нее и сразу же отключился.

За окнами послышался стук дождя. От внезапного порыва ветра замигали свечи. Юдифь снова извинилась за поведение Купера, но потрясенный Орри сразу уверил ее, что извиняться не за что.