Майя - Ричард Адамс

– Этой я еще не слыхала, – захихикала Майя.

– И я в первый раз слышу. А как новую песню сочиняют, тебе не говорят?

– Ох, видел бы ты этих сочинителей! – рассмеялась Майя, забыв об обиде.

– Ты на меня не сердись, ладно? – сказал Сендиль. – Я ради тебя на все готов, ну и деньги не помешают, конечно. Целых четыре тысячи! Ты серьезно? С этими деньгами я свое дело начать смогу…

– Ты подумай, все-таки опасное это занятие – о враге-катрийце справки наводить. Ты в Урту как доберешься?

– Скажу, что работу ищу. Слушай, а деньги…

– Две тысячи – задаток, остальное потом. Вот, держи.

– А ты не боишься, что я возьму деньги и сбегу?

– Нет, я тебе верю.

– Я уж и забыл, как это, когда тебе верят… – вздохнул Сендиль и, помолчав, добавил: – Ну и ревную я тебя к катрийцу этому…

– Тебя Неннонира любит, – напомнила Майя.

– Любит, как же! – сердито буркнул он. – Слова не сказала про перстень этот бастаный! А ведь могла спасти…

– Да пойми ты, она сделала все, что могла. Если бы благая владычица тебя на рудники сослала или казнить велела, тогда б Неннонира все рассказала, а так… Она же тебя вызволила…

– Не она, а ты!

– Все равно, она тебя любит, Сендиль. Она теперь богатая шерна, не бросай ее.

– Ладно, сам разберусь. Только я ей о нашем с тобой уговоре не скажу, объясню, что в Бекле мне работы не найти, попытаю счастья в провинциях.

– Ты лучше скажи ей, что в Урту пойдешь. Мне Неннониру обманывать не хочется, она мне всегда помогает.

– Я сначала в Дарай отправлюсь, матушку навещу, денег ей дам. Ох и расстроится же она, что сын клейменый вернулся, – горько промолвил Сендиль.

– А ты ей растолкуй, что не виноват, она и поверит.

– Ага, а потом ей всем соседям объяснять придется. Ну, хоть деньгам обрадуется, и то хорошо. Ладно, я мешкать не стану, месяца через два в Беклу вернусь. Говоришь, Зан-Керель в Дарае вырос? Для начала я там и поспрашиваю, не слыхал ли кто о нем – мол, друга детства ищу. А уж потом в Урту отправлюсь или через Жерген махну. Может, в Субу и не понадобится идти.

– А как ты мне дашь знать, когда вернешься?

– Твою хромоножку на рынке подстерегу, передам ей весточку.

– Ох, мы снова к мосту вернулись. Удачи тебе, Сендиль. Да, не забудь мне письмо от Рандронота прислать.

Письмо Рандронота, скрепленное лапанской печатью с изображением Кенетрона, было коротким и очень простым, так что Майя смогла – следует признать, не без труда – разобрать его сама.

Возлюбленная моя, красавица Майя!

Я все время думаю о тебе и мечтаю о новой встрече. Я шлю тебе подарок. Прими моего посыльного – он мой хороший друг и надежный человек – и выслушай его. Он тебе расскажет… – (Тут Майя, утомившись складывать буквы в слова, раздраженно подумала, что если ей все расскажут, то писать про это ни к чему.) – Сендиль получил вольную.

Вечно преданный тебе,

Рандронот

Майя равнодушно отложила письмо; о ночи с Рандронотом она вспоминала с болью и горечью – не из-за самого лапанского правителя, а из-за того, что случилось наутро. Ей хотелось обо всем этом забыть. Никаких чувств к Рандроноту она не питала, а вот его пылкая страсть смущала и тревожила. Как большинство красавиц, Майя любила, когда ею беззаветно восхищаются, но поведение Рандронота переходило все мыслимые и немыслимые границы. Отчаянная влюбленность могла толкнуть лапанца на отчаянный поступок («Совсем голову потерял», – думала Майя). Разумеется, подарок следовало принять с благодарностью, хотя Майя и намеревалась отвергнуть притязания Рандронота. А вдруг это такой невероятно щедрый дар, что отказ будет невозможен?

Внезапно ей пришла в голову замечательная мысль: если Сендиль отыщет Зан-Кереля и Зан-Керель согласится с ней встретиться – Майя упрямо не желала верить, что он ее разлюбил, – то ей понадобятся деньги. Много денег.

А денег-то и не было: две тысячи мельдов Майя отдала Сендилю, а потом еще две тысячи надо как-то найти; тысячу мельдов, как и девять тысяч, полученных от Рандронота, прибрала к рукам подлая Форнида. Если снова встретиться с лапанским правителем, то поползут слухи, что она его любовница. Значит, чтобы пополнить кубышку, придется принять еще нескольких поклонников… Ах, как же не хотелось, чтобы другие прикасались к той сияющей чаше, которую Майя разделила с Зан-Керелем! Увы, иного выхода нет. Вдобавок Майя делает это ради того, чтобы снова увидеться с возлюбленным, – ведь понадобится немало денег, чтобы тайком к нему уехать. Куда ехать, она пока не знала, но надеялась, что Леспа укажет ей путь.

Однажды перед ужином, когда на город опустилась приятная прохлада, Огма вошла к Майе в опочивальню и заявила, что к ней пришел гость.

– От правителя Рандронота, сайет, – с многозначительной улыбкой произнесла она, протягивая лист пергамента с печатью правителя Лапана. – Вот, просил вам показать.

Майя причесалась, надела новое платье, неторопливо спустилась на первый этаж, отдала какие-то распоряжения Джарвилю и только потом вышла в гостиную.

Нежданный гость почтительно поднялся и шагнул навстречу хозяйке. Ровесник Майи, он был высок и строен, с черными волосами до плеч и такими темными глазами, что радужки почти сливались со зрачками. В алом вельтроне и желтых шелковых шальварах он выглядел щеголем; на поясе у него висел кожаный кошель с тисненым изображением Кенетрона.

– Добрый вечер, сайет, – с учтивым поклоном произнес он. – Я – Секрон, посланник владыки Рандронота. Он просит вас принять этот скромный дар и уделить мне немного вашего драгоценного времени.

Он скованно и неловко, с каким-то странным напряжением протянул Майе подарок. Пальцы юноши едва заметно подрагивали. Из вежливости Майя улыбнулась и пригласила его сесть.

Подарок оказался прямоугольной шкатулкой в виде крохотного ларчика, в три пальца длиной и в два пальца высотой. За навесными дверцами, запертыми на золотой крючок, скрывались три малюсеньких выдвижных ящичка, покрытые темным лаком с золотыми блестками. На белоснежных костяных боках и крышке шкатулки красовались двенадцать миниатюрных резных изображений речных и озерных рыб, причем их породу можно было определить не только по форме, но и по цвету глаз, чешуи, жабр и плавников. По углам шкатулку скрепляли восемь серебряных трилистников, а дверцы держались на крошечных петлях.

Майя никогда не видела ничего подобного – искусство неведомого мастера привело ее в восторг, какой, должно быть, испытывали викторианцы при виде первых фотографий. Она завороженно разглядывала шкатулку, потом осторожно открыла крохотные дверцы, вытащила ящички, ошеломленно коснулась резьбы – не верилось, что изображения вырезаны прямо на кости, а не наклеены поверх нее. Изящная безделушка совершенно очаровала Майю.