Отчий дом - Евгений Чириков

Возможно, что, будь на престоле Александр II, он не остановился бы и перед этим крутым поворотом. Могли слабовольный царь, терзаемый сомнениями и разрываемый противоречивыми советами, пойти на такой шаг?

Неудачи на войне с каждым днем приближали к России революционную волну. Казалось, злой Рок неотвратимо гнал страну в объятия революции…

Пятидневный ожесточенный бой под Мукденом[608], исключительный по количеству принимавших в нем участие войск бой, на котором строились последние надежды, окончился исключительным позорным поражением, какого еще не знала до сих пор русская армия.

Небывалый в истории позор! Колоссальная кровавая жертва… Во имя чего? В защиту лесных концессий на Ялу, нужных только статс-секретарю Безобразову?

Кто же ответит за этот позор и за реки пролитой народом крови?

Такие вопросы назойливо лезли в голову даже самым спокойным и лояльным жителям Российской империи.

Никто не ответит. Ответить некому!

На всех горизонтах сверкали молнии и ворчали львами громы приближающейся грозы…

В деморализованных войсках, отступающих в беспорядке к Харбину, раздавался злобный ропот: «За что помирать-то? Земли не дают, а ты за их помирай!»

Враги России старались помогать нашей революции, а интеллигенция любовно простирала к ней руки вместе с революционерами, ожидая от нее всяких свобод. Соединившись, они работали, как друзья: в Токио издавалась революционная газета на русском языке[609] для распространения среди наших солдат в плену и на фронте… Ведь социализм — дело интернациональное!..

Деньги давали японцы, а может быть, немцы или англичане, а писали в ней русские революционеры. В госпиталях, в поездах, в обозах наши мужики-солдаты, озлобленные неудачами, полуголодные и измученные, потихоньку читали эту газету, с такими заголовками: «За что мы проливаем кровь?», «Кому нужна эта война?», «Кровавый царь», «Земля и воля народу!». И все было написано так просто и понятно, так убедительно для простого человека, не обремененного никакими познаниями.

Какая благодатная почва для сеятелей смут в умах и душах народа! Какой толчок к революции в спину народа!

Потом все эти читатели вернутся домой, разбредутся по деревням, селам и городкам необъятного царства, вернутся в разоренные или запущенные свои хозяйства и будут повторять ту правду, которую они познали из японской газеты. А слушатели будут — одни поддакивать: «Верно! Правильно», а другие, потерявшие отцов или детей, станут плакать и проклинать. Кого?.. Да всех неведомых, которые затеяли эту войну, непонятную и ненужную миролюбивому народу!

— Будь они прокляты, окаянные!

Бабий вой и причитания о погибших. Каждая слеза бабья невидимо превращается в камень за пазухой народа.

— Погодите: отольются вам наши слезы!

— Землю надо требовать… Может, царь даст после войны-то… Сколько народу погублено: заслужили уж, поди…

— Дожидайся! Царь-то за помещиков стоит. Больше как три аршина не получишь, чтобы аккурат для могилы хватило! — острит вернувшийся с войны инвалидом солдат, почитавший запретную газетку, да еще и матерное словцо бросит…

И никто его не остановит…

Где же недавний «земной бог»?..

Так в деревне, а в городе — злоба и издевательство на улицах, в трактирах и чайных, на постоялых дворах, на фабриках и заводах. Да и культурная публика в таком же настроении. Одно злорадство. После убийства великого князя Сергея Александровича по Москве носились крылатые, нарочито сочиненные по сему случаю анекдоты. Вот один из таких, радостно переходивший из уст в уста: ошарашенная разрывом бомбы уличная публика спрашивает стоящего у кремлевских ворот полицейского:

— Кого это там убили?

— Проходи, проходи! Кого надо, того и убили…

Или вот такая острота: при взрыве бомбы великого князя разнесло в куски во все стороны. Окровавленные сгустки мозга находили на стене ближайших от Кремля домов. И вот по Москве понеслось: «Князь раскинул мозгами!»

По городам происходили беспрерывные банкеты, на которых выносились резолюции с требованиями и угрозами правительству.

Государь начал сомневаться и временами бояться революции. Испугалось вдруг и правительство, и вся «опора трона». Россия кипела под огнем политических страстей, а новые неудачи на войне все подливали масла в этот огонь: 15 мая погибла последняя надежда окончить войну без особенного позора — в Цусимском бою погибла вся эскадра адмирала Рождественского…[610]

— Долой войну и самодержавие! — неслось во всех концах России.

И ничего уже не мог сделать и генерал Трепов [611], превращенный царем из московского обер-полицмейстера в петербургского генерал-губернатора и товарища министра внутренних дел, а в сущности, полноправного диктатора России…

Царь принял депутацию земских и городских деятелей и терпеливо выслушал их представителя, профессора, князя Трубецкого[612], который уже прямо заговорил о конституции: