Яблоня лесная: Сказка о Пьянчужке, Яблоне и Смерти - Георгий Войт

ветви, но она сама наклонила их и вытянула его из топи. А на резонный вопрос:

— Зачем?

Дала столь же резонный ответ:

— Осмотрись. Лес умирает. И это только начало. Болото растет и ширится, губит деревья, точит корни.

— А я тут при чем? — удивился Пьянчужка, чутьем нетрезвого ощущая подвох.

— Ты поможешь ему.

— Как?

— Лес умирает не просто так. И болоту этому есть причина. Кости кощеева сомнения захоронены здесь, прямо под моими корнями. Острые, колкие. Они режут, дерут и колют меня снизу, причиняя страшную боль. Он мертв, насколько он может быть мертв: он не может покинуть своей могилы, но он пьет соки этой земли и отравляет воду. Он точит мои корни. Облегчи мою боль и спаси всех нас. Оглянись, сколько тут больных и уже умерших, сухих деревьев. Ты ведь тоже один из нас — ты тоже обитатель леса.

— Нет.

— Но твой дом стоит в лесу.

— Ну и что…

— Ты должен помочь. Только так ты сможешь спастись. И спасти нас. Найди Бабу Ягу. У нее есть красные самоцветы. Принеси один из них, закопай в костях среди моих корней. У камней тех особенная сила, они успокоят его и принесут жизнь лесу.

— Где ее искать?

— Иди, и она найдет тебя.

— А она согласится помочь?

— Окажи ей услугу. И она обязана будет помочь.

— Куда идти-то?

— Там твой дом — и снова яблоня наклонила свои ветви в одну из сторон света… — Пьянчужка уже было пошел, куда ему было указано, но яблоня остановила его.

— Постой! Я помогу тебе. Нарви моих яблок. Они кислые, горькие и мелкие, но волшебные, напоенные от кощеева колдовства и коварства силы сомнения. Съешь яблочко, и ты всегда станешь тем, кто сможет решить любую загадку кощеевой хитростью и сомнительной дерзостью.

Яблок на дереве было немного. Всего-то штук шесть. Пьянчужка сорвал все.

— Съешь сейчас одно яблочко, а остальные возьми с собой. Так ты не заблудишься и уже скоро окажешься дома.

Пьнчужка так и сделал: мигом он отрезвел и обернулся вдруг умелым Следопытом, по мхам и ветвям в лесу легко ориентирующимся. Даже не попрощавшись, он с ловкостью недостижимой для себя прежде («прежде» — к чему бы это слово?) перелезал через опавшие деревья, проползал под ними и меж зарослей, перепрыгивал, почти бежал, несся над буреломом будто сам как ветер. Мокрая одежда его не смущала. Все с него сходило, как с гуся вода. Скоро уже меж деревьев начало проступать вечернее Солнце, а там и крыша его дома поднялась от густой поросли темным треугольным силуэтом.

Он пришел домой. Жена уже успокоилась, но встретила его холодным молчанием. Он ей ответил тем же, пройдя мимо без единого слова, и поспешил прямиком в комнату, к своему бару. Слишком долго он был противоестественно трезв и не мог смириться со всем тем, что только что с ним случилось. Будто бред и наваждение. Он и был склонен считать все бредом опьянения… но яблоки-то были при нем, настоящие, а в душе горела лютая потребность немедля же уходить из дома и идти, идти, идти. Такая потребность к движению, какой не испытывал он никогда: потребность бежать от всего этого, от всех — потребность исполнить обещанное. Должно быть яблочко так повлияло. И он взял с собой то, ради чего он вообще вернулся — пару бутылок алкоголя в дорогу, чтобы притуплять слишком резкий эффект яблочек и вновь не попрощавшись выбежал вон. Даже не приостановился. Разве только на один миг, прямо на пороге, но он и сам не понял, что это было, а потому только добавил в темпе.

Старуха его, было, шагнула вслед за ним, хотела одернуть, но в ту секунду замешательства, пока нога мужа переступала порог дома, она вдруг поняла, что не стоит этого делать. Пусть идет. Значит, так нужно. Она понимала, что он уже не вернется, но и удерживать его не было смысла. Правильнее было бы просто дать событиям развиваться… И она отступилась. Ничего не сказала, не смотрела вслед уходящему по дороге вдаль, а только пустила еще пару слезинок. Зря он думает, что все между ними кончено. Они еще сочтутся. Не для того она стала ему женой.

Долго ли коротко ли шел он пешком, однако дошел до остановки, сел на автобус, доехал до ближайшего города и пошел к станции. Одна из бутылок к этому моменту уже была опустошена. Шел он со стороны путей вместе с ветром, раздувающим травы, пыль и его одежду, шел он неверной походочкой и дошел до большого куста полыни. Хотел было пройти мимо, да окликнула его полынь: «Куда путь держишь, Странник?» Ветви ее ритмично раскачивались по ветру, будто завораживая, низко они клонились к земле и распространяли неестественно сильный аромат, какого Пьянчужка никогда ранее и не замечал за растением, густыми зарослями хорошо знакомым в течение всей его жизни. Подумал он, что ему это показалось в шелесте ветра, да на нетрезвый ум, и пошел дальше.

— Куда идешь ты, Старче? — обратилась полынь к нему снова. Это было уже чересчур… бред невероятного. И тут он понял, что стоит где-то у станции посреди города, в котором никогда не бывал за ненадобностью, после того, как яблоня отправила его искать волшебные камни у Бабы Яги. Подумал он об этом и обомлел так, что уже ничего не мог сказать разумного, а лишь промолвил:

— Бабу Ягу искать отправила меня яблоня. А куда идти — не знаю…

— Как же, известно куда. Живет Баба Яга на Цветочной горе.

— Что это — Цветочная гора? — оживился вдруг Пьянчужка.

— Ветер рассказывал, деревья сплетничали, а травы только мечтали, но есть, они говорят, где-то такая гора. Склоны ее в оврагах по берегам ручьев осыпаны свежим снегом, возвышенности теплы и колосятся вызревшими травами, а ложбины с редкими осинами да березами по склонам тронуты уже золотом, тогда как под пологом их цветут ландыши и первоцветы. На той горе растут цветы всех времен года, растут всегда, люди многие хотят добраться до ее красот, подняться на склоны, наслушавшись сплетней о ее чудесах, полюбоваться или собрать букет. Да мало у кого получается. Цветы нужно уметь видеть. А те, что видят, не всегда возвращаются. Играть начинают. Резвиться. Забывая самих себя, становятся счастливы. О цветах они тогда забывают. Они остаются жить там. Гора, кстати, заселена. Небольшой городишко вроде этого, раскинулся на одном из ее склонов. И те, кто живут там, сами не замечают, где стоят их дома. Меж тем, дома некоторые