Империя Independent - Игорь Анатольевич Верещенский

поисках помощи, но не обнаруживая её.

– Что в сумке, Хомячина? – Павел, не дожидаясь разрешения собственника, заглянул в холщёвую сумку.

– Ничего, я только в магазин иду.

– Ну пойдём вместе.

И Павел, положив на плечо своему спутнику руку, точно был его столетним другом, сам потащил его дальше.

– Паш… мне неудобно так идти, – не выдержал Хомяк, едва они миновали поликлинику. На крыльце её был лишь один старичок, от пота обтиравший лоб платком, и помощи от него ждать не пришлось.

– Лады, договорились, – согласился Пашка, убрав руку. – С тебя… ну ладно, мороженое. Чтобы тебя не компрометировать.

– Какое ещё мороженое?

– Ты разве не угостишь своего дружбана мороженым?

Хомяк насупился, понимая, что ответ «ты мне не дружбан» навлечёт на него в лучшем случае оплеуху, в худшем – дополнительные траты.

– Я… ограничен в средствах, – заявил он, поправляя очки. Пашка расхохотался.

– Да ладно? Неужели мамочка не дала своему хомячку на мороженое?

– Дала… но только на одно.

– Вот! Не сомневаюсь, что ты как истинный друг отдашь его своему товарищу.

Они перешли неширокую улицу и железнодорожный путь, где иногда ходил грузовой поезд и Пашка катался на крыше вагонов или между ними, и зашагали по пустырю мимо церкви. К остановке с левой стороны подъезжал автобус, и Хомяк внезапно ринулся бежать. Но не успел он сделать и пяти шагов, как попытка бегства была пресечена – ловкая рука схватила его сзади за шиворот, и его аккуратная бежевая футболка-поло задралась кверху, растеряв все пуговицы воротника. Хомяк бы шлёпнулся назад, но та же рука удержала его на ногах.

– Стоять! Ты куда это, Хомячина?

– Прекрати… ты… ты порвал мне футболку!

– Ничего подобного. Я удержал тебя от внезапного падения.

Однако Хомяк не оценил данной помощи; он сжал кулаки и, казалось, готов был разреветься.

– Вот что я теперь маме скажу! Смотри, что ты наделал!

– Скажешь, что твой лучший друг помог тебе удержать на ногах, когда ты поскользнулся.

– Поскользнулся? Здесь что, лёд?

– Нет, просто у тебя корявые ноги. Ты соскользнул с поребрика и чуть было не попал под машину!

Хомяк затрясся:

– Прекрати! Ненавижу тебя! Ты достал уже меня! Ещё во время нашей работы!

– А никто не заставлял тебя оставаться на эту школьную отработку. Ты же отличник! Какого лешего ты полез туда?

– Я хотел помочь школе!

– Да ладно! Говорил бы уж прямо, что хотел похудеть, таская мебель.

– Нет! Я не толстый! И не называй меня Хомяк! Я не Хомяк!

– Ладно-ладно, не вопи ты так! – смирился Пашка, оглядываясь, хотя рядом никого и не было. – Сказал в магазин, значит в магазин. На кой тебе автобус понадобился? Вот твои пуговицы… мамочка пришьёт вечером, пока ты будешь пить какао!

Подобрав с земли пуговицы, он сунул их в карман Хомяку и они пошли дальше.

– Дима Варламов их шестого «Б» в два раза толще, чем я, а его ты не называешь Хомяком! – заговорил Хомяк после двух минут молчания.

– Верно, его я называю Гоблином. Хочешь, тебя буду так называть?

– Нет! Я хочу, чтобы меня звали по имени. У меня имя есть, Семён!

– Семёна заслужить ещё надо.

– В смысле? Ничего заслуживать не надо! Мне его от рождения дали, это имя! А на автобус я хотел, потому что идти очень жарко…

– Слушай, а тут ты прав! – с этими словами кепка с Микки-Маусом перекочевала с головы Семёна на Пашкину.

– Э-эй!

– Ни «эй», а пошли. Ты в курсе, что Нудило свалил?

– Кто такой Нудило?

– Кончай притворяться! Иначе ты станешь Нудило. А пока это наш завхоз, Николай Петрович, с которым мы имели удовольствие две недели плотно общаться.

– Ну свалил, и что? Работа же закончилась, у него тоже наверно отпуск…

– А то, что в школе кроме старого пердуна Афанасича никого ближайший месяц не будет.

– Ну, а мне-то что?

Пашка вдруг внимательно посмотрел на него, словно оценивая, достоин ли его спутник продолжения разговора.

– А почему ты не уехал? Ты же болтал, что сразу свалишь куда-то там к бабушке-дедушке?

Семён не торопился отвечать. Он пыхтел, стараясь быстрее пересечь этот несчастный пустырь, который возненавидел с тех пор, как здесь у них начали иногда проводить физкультуру – бег или лыжи, в зависимости от времени года. Впрочем, физкультуру в целом он ненавидел не меньше. Пашка угадал его многозначительное молчание.

– А-а, тебя тоже отшили?

– Никто меня не отшивал. Просто мы с мамой решили пока побыть в городе.

Павел ещё подумал о чём-то минуту, потом остановился – они уже достигли заветной «Пятёрочки».

– Вот что, Хомячина: мороженое сегодня твоё, можешь плясать. А вот кепка пока у меня побудет. Придёшь за ней в девять вечера на детскую площадку. Придёшь – будешь зваться Семёном… возможно. Это будет первая часть твоего перевоспитания. А нет – так и останешься Хомяком. И что ты скажешь своей мамочке? Ну?

– Что я поскользнулся на поребрике и… и потерял кепку.

– Верно! Быстро схватываешь. Ну, до вечера!

Он повернул назад и быстрым шагом устремился через пустырь. Семёну лишь оставалось закатить глаза да с наслаждением окунуться в царство кондиционеров и холодильников магазина «Пятёрочка».

2

Когда солнце начало клониться к закату, городские улицы мало-помалу заполнились горожанами, отважившимися высунуть нос после дневного зноя. Всё равно людей было мало: в такую погоду каждый стремился покинуть каменные джунгли, и оставались в них лишь те, кто либо совсем не имел возможности это сделать, либо же дожидался своей очереди, то есть отпуска. Выползли немногочисленные бабули с палочками и в цветастых сарафанах, мамаши с колясками, влюблённые парочки, а чаще – люди, которые просто шли с работы и могли себе позволить никуда не спешить, неторопливо пересекая скверы и тротуары.

На детской площадке было народа немного. Однако Пашка пересел с качели на скамейку, чтобы не нервировать мамаш своим оборванским видом. Он сидел и безразлично наблюдал, как девочка лет пяти раз за разом преодолевает своеобразную полосу препятствий, установленную на площадке, и ожидал, не навернётся ли часом она, поскольку её мамочка сидела, углубившись в телефон и никакого внимания на дочь не обращала. Неминуемое случилось: девочка упала, расхныкалась, мамаша сгребла её под мышку и уволокла домой, не отрываясь от телефона. Площадка опустела. Пашка взглянул на свои потёртые наручные часы: без десяти девять. Придёт Хомяк или нет? По идее, за кепкой должен прийти. А нет – так он один… но к пьянчуге бабке не вернётся. Она там квасит со своими дружками, а его гонит вон… Павел уже свыкся с мыслью, что,