Флатус - Клим Вавилонович Сувалов

становилось все озабоченнее, а вена на лбу набухала так стремительно из-за непрерывных раздумий, что, казалось, будто она могла лопнуть в любую секунду. Я не обладал должным аналитическим опытом или познаниями в физиогномике, тем не менее сразу понял, о чем думает Чудновский. Оттого ли, что каждая мелкая эмоция читалась на его лице или же оттого, что я думал о тех же событиях, я был уверен, что Алексей Николаевич пытается связать это сорвавшееся преступление с предыдущими четырьмя случаями, которые не дают нашему полицейскому участку покоя уже второй месяц.

***

Помню тот жаркий майский день, будто это было вчера. Только отгремели празднества в честь дня рождения царя, и меня, выпускника столичной полицейской школы, направили для дальнейшего прохождения службы в глушь нашей родины, в город Люберск. Спустя два дня после моего прибытия прогремело первое преступление в деле о маньяке. В сточной канаве на окраине города было обнаружено изуродованное тело девушки. Помню, как тяжело было уговорить Чудновского отправить меня на место преступления. Он всячески противился, аргументируя свои действия недостаточностью моего опыта в криминальных делах. В итоге я отправился туда в качестве наблюдателя при условии, что не буду лезть к сотрудникам следствия со своей “академической теорией”. Наблюдать пришлось с маленького мостика, под которым растягивалась канава. С первого взгляда могло показаться, что это обычное дело, “прибили”, как говорили сотрудники полиции. Лицо девушки было измазано грязью, а задняя часть подола платья лежала на спине, пошло оголяя изорванные панталоны. По поверхностному осмотру тела можно было предположить, что это было изнасилование. Но начальник следствия начал педалировать версию с ограблением, в результате которого преступник и убил жертву.

На этом все могло и закончиться, если бы младший городовой Незалежкин, который не обнаружил на теле девушки признаков насильственной смерти. Тут же разгорелся спор между следователем Устюговичем и Незалежкиным. Первый утверждал, что жертву задушили и после изуродовали лицо. Городовой отвечал, что девушку не изуродовали и, судя по глубоким шрамам и бледно-серой коже, она была просто не очень красивой. В какой-то момент спор мог перерасти в драку, но я решил вмешаться, выступив своего рода рефери и тем самым ослушавшись приказа Чудновского. Спорившие с удовольствием разрешили мне осмотреть тело, ведь каждый из них считал, что он прав. Признаков насилия и вправду я не нашел, а след якобы от рук преступника на шее жертвы очень напоминал натертость от жесткой ткани платья. Готовый вынести вердикт, я привстал с колен, и мой взгляд случайно упал на голую веточку куста крыжовника, на которой болтался кусок бумажного пакета. Моя интуиция кричала, что это может быть зацепка, но как я мог объяснить это старшему следователю, если сам не до конца понимал, чем так важен этот бумажный кусочек, безвольно зацепившейся за куст? Молча сорвав бумажку с ветки и убрав в карман, я озвучил спорщикам свое мнение. Безусловно, на девушку напали и, возможно, пытались изнасиловать, но намеренно ее не хотели убивать. Напавший мог надавить на голову рукой, а девушка, уткнувшись лицом в грязь, задохнулась. После моего вывода, Незалежкин самодовольно улыбался, не отводя взор от начальника следствия. В свою очередь тот жутко разозлился, но, думается мне, не от прозвучавших выводов, а от самого факта публичного унижения, которое, как он мог считать, нанес ему городовой.

В итоге, когда мы явились в участок, начальник следствия отчитался Чудновскому и выдвинул мою версию, приписав ее своему “пытливому” уму, да еще выпалил полицмейстеру, что я полез самостоятельно осматривать труп. Алексею Николаевичу не понравилось услышанное, и он запретил мне выезжать на места преступления, нагрузив бюрократической работой. Возможно, так бы продолжалось достаточно продолжительное время, пока не случилось убийство, которое тоже могло попасть под классификацию начальника следствия как “очередной прибитый”. Поначалу так и произошло. Чудновский кинул на мой стол папку с делом под номером 3220 и попросил заполнить все поля в личной карточке жертвы. Занявшись делом, я поднял взгляд на полицмейстера и заприметил в его руках мятый, перепачканный грязью бумажный пакет. Не успев толком сформулировать вопрос, я кивнул на пакет и выкрикнул:

— А это что?

Алексей Николаевич сморщился и неохотно ответил:

— Нашли возле тела и по глупости приписали к уликам. Вот для чего, спрашивается, тащить весь этот мусор в полицейский участок?

Моя рука, соревнуясь в скорости со вспышкой озарения, нырнула в карман мундира и громко упала на стол. Чудновский вопросительно посмотрел на кусочек бумажного пакета, несчастно скукоженного на моей ладони.

— Точно такой же я нашел на том месте преступления, недалеко от тела… якобы… — я драматично выдержал паузу перед последним словом, — … якобы изнасилованной девушки.

Уверенность в том, что полицмейстер не сочтет меня дураком, была не так высока, особенно очень смущала долгая пауза, выдерживаемая Чудновским.

— Звучит очень глупо, юноша, — наконец обратился он ко мне. — Но что-то в этом есть, давай сюда.

Радости моей не было предела. Первая зацепка, в первом серьезном деле, да и, хоть не явно, но все же одобрение со стороны полицмейстера города Люберск. Я был готов рваться в бой, найти каждого преступника и наказать его по закону… Но Алексей Николаевич не спешил вытаскивать меня из лап бумажной волокиты. Конкретных обоснований этому поступку я от него так и не услышал, лишь единственная фраза, размытая в душном смраде моего кабинета, звучала изо дня в день: “Ты не готов”.

Возможно, такое отношение ко мне со стороны полицмейстера и заложило фундамент для обиды на Чудновского, которую я держал в себе долгое время.

Через месяц случилось очередное убийство на окраине города. На этот раз на месте преступления не было бумажного пакета, даже его маленького лоскутка не нашли, но нашелся свидетель. Старый дворник, заприметивший человека в черном пальто, который сломя голову убегал дворами. В руках неизвестного старик видел бумажный пакет округлой формы, будто забитый воздухом, как воздушный шар. Чудновскому хватило этого показания, чтобы сделать бумажные пакеты главной уликой в деле о неизвестном маньяке. И здесь настал долгожданный момент. Алексей Николаевич вытащил меня из лап бюрократической рутины и приставил к следственной группе полицейского участка города Люберск. Я был счастлив официально стать частью руки закона, но эта радость оказалась с горьким привкусом нерасторопности Чудновского, его недальновидности и присущего всем высшим служащим государственного чванства.

Но стоило мне влиться в колею расследования, как маньяк внезапно пропал на целый месяц. Мы не могли найти ни единой зацепки, ведущей к нему. Обошли все лавки, где имеются бумажные пакеты, вызвали на допрос родственников и