Василий Темный - Борис Тумасов

По возможности гридни ставили Борису и боярам шатер, а сами грелись у огня.

В пути тверской князь обо всем переговорил с Холмским. Боярин Семен больше отмалчивался. А ночью Борис думал, что Витовт загнал его, тверского князя, как в ловушку и что сила за великим князем литовским. За ним и мудрость. Он и немцам противостоит, и королю польскому Ягайле4.

Там в замке заманчивые картины рисовал Витовт, сулил Борису дружбу вечную, обещал руку подать, коли какая беда над княжеством тверским нависнет. А у Твери разве мало недругов? Одни ордынцы своими набегами российскую землю разоряли. Да и Москва еще со времен Ивана Калиты на княжество Тверское меч поднимала, у тверских князей ярлык на великое княжение вырывала. То Калита с татарами Тверь пожгли5, то брат его, князь московский Юрий Данилович, в Орде тверского князя Михаила оклеветал, смерти его добился6… А Иван Калита едва ли не подмял князей тверских. Будто забыл, что корень у них един, Рюриковичи…

Борису, тверскому князю, всего-то девятнадцать лет. Он статен, высок, голубые глаза под широкими дугообразными бровями смотрят на мир по-доброму. Но уж коли во гневе, тогда себя не сдерживает.

Русая борода у молодого князя едва пробилась, курчавится. Говорит он негромко, отрывисто.

Через Западную Двину переправились по еще стоявшему синеватому льду.

На четвертый день дворецкий указал на темную тучу, поднимавшуюся со стороны леса:

– Надобно на том берегу гридням укрытия искать да шатер поставить. Как бы метели не случиться.

Холмский кивнул согласно:

– И то так…

Снегопад начался в полночь. Сначала подул ветер, сорвались первые снежинки. Ледяная крупа застучала по пологу, а вскоре снег уже лег толстым слоем на крышу шатра.

– Эвон, как сыпануло, – заметил дворецкий. – Добро, гридни успели укрыться и соорудить навесы для лошадей.

До того молчавший Борис спросил:

– Хватит ли, боярин, еды, пока до Твери доберемся?

Дворецкий ответил утвердительно:

– Рассчитал, княже, что крупы гречи, что солонины. Голодом гридней не поморим.

Неожиданно Холмский сменил тему:

– С хворью великого князя московского Василия Дмитриевича7 неспокойно в Московском княжестве. Не хотят московские Рюриковичи мира.

– Великий князь Витовт спрашивал, не вмешаться ли Литве в дела московские. Недоволен великий князь, что внуку его, Василию Васильевичу8, обиды станут чинить.

Холмский усмехнулся:

– Совсем худо Москве будет от той литовской подмоги.

Боярин Семен заметил:

– Когда Москве худо, Твери в радость. – Прислушался. – Кажется, снег прекратился. Пойду погляжу, как там, не занесло ли гридней.

Откинув полог, вышел.

Холмский закашлялся надолго, надрывисто. Наконец смолк. Великий князь спросил:

– Аль от сырости?

– Да вроде нет.

– А что, воевода Михайло, изведут себя в междуусобьи московские Рюриковичи?

– Оно и тверские не лучше.

– Ноне, случись смерти великого князя Василия Дмитриевича, за московский стол Юрий9 вцепится.

– То так, княже, эвон при Данииле Романовиче стоило галицкой земле силы набрать, как на нее всякие недруги накинулись. И у всех корысть, как бы кус полакомей отхватить. Не от того и дед в земли тверские подался, под руку великого князя Михаила Ярославича.

– Холм в ту пору людом обрастал, строился.

– Истино, от отца слышал, как приходили смерды, люд ремесленный. Церковь Козьмы и Демьяна возвели. А ляхи и немцы на галичские земли зарились. – Чуть повременив, сказал вздыхая: – Холм, Холм… Мы и поныне зовемся Холмскими.

Вошел боярин Семен, скинул шубу, встряхнул:

– Небо очистилось.

– К утру по снегу дорогу прокладывать будем.

– Ты, боярин Семен, распорядись, чтоб гридням солонины отварили. Седни надобно верст полсотни проделать, и днем на привал не станем. Неделя пути до Ржева осталась.

Князь с Холмским вышли из шатра, все было заснежено. Трубач заиграл, и гридни расселись по саням. Сразу же за княжьими розвальнями повезли хоругвь. Отдохнувшие кони с места взяли в рысь. Первые сани прорезали дорогу.

Холмский сказал:

– Ржев минуем, и мы дома, в Твери.

Великий князь усмехнулся:

– Не скажи допрежь, воевода Михайло Дмитриевич, впереди дорога в триста верст, всяко может случиться. Дружине завсегда надобно наготове быть…

Холмский, закутавшись в шубу, сидел рядом с князем. Неожиданно спросил:

– Приглядываюсь я к тебе, прислушиваюсь и думаю, не все, о чем уговорились вы с Витовтом, сказываешь. Откройся, коли можешь, не таись.

Борис полуобернулся к воеводе.

– Правда твоя, Михайло Дмитриевич, горький осадок у меня о том договоре. Витовт меня повязал и всех близких братьев и племянников. Все они пока зависят от князя литовского.

– Цепок Витовт. Хоть и стар годами, но своего не упустит. И доколь он намерен в узде нас держать?

– Пока Тверь силы не наберется.

– Тогда долго ждать.

– Как сказать. Ослабнет Москва, и Тверь поднимется, с колен встанет, на какие ее Даниловичи и Дмитриевичи поставили.

– На крови власть московских князей замешана. Настанет ли час Тверского княжества?

– К тому идет.

– Дожить бы, когда станет Тверь собирателем княжеств удельных. Не Москва, Тверь.

Боярин Семен хотел вставить, что Москва со времен Ивана Калиты и духовную власть на себя взяла. Эвон, митрополию из Владимира перевели, митрополита Петра10 Калита переманил. Отныне митрополит московский на все епархии владык поставляет. В силе великой митрополит московский. Епископа Киприяна тверского митрополит на Соборе престола лишил. В ереси обвинили, да облыжье то, что Киприян речи недозволенные вел против князя московского Василия Дмитриевича. А ныне молодой владыка тверской Вассиан из-под руки Фотия11 выглядывает.

Но не сказал о том боярин Семен, только подумал. К чему великого князя тревожить. По всему, в Литву съездили без радости…

В Верхнем замке литовского великого князя довелось боярину Семену повидать, как принимали посла польского короля Ягайлы. Без почтения принимали, будто захудалого какого князюшку, высокопарно говорил посол, ан литвины ему не внимали. А отчего так? Да все потому, что Витовт силу чует. Эвон не испугался под защиту татарского хана Тохтамыша взять, когда тот от Эдигея приют в Литве искал… И того Эдигея Витовт с полками на Угре встречал, не дал Тохтамыша в обиду… А был Тохтамыш тем ордынским ханом, какой Москву разорил и поджег…